На этом моменте Петр Первый, царь и
самодержец российский, проснулся. И в его мозгу пронесся ворох
беспокойных мыслей:
«Опять этот раз за разом
повторяющийся сон. Были и более страшные дела в моей жизни, но
почему‑то, снится именно казнь в Преображенском. Проклятый Иван
Милославский и с того света заставляет себя бояться. Тварь!
Ненавижу!»
Узорчатым покрывалом царь вытер со
лба пот и встал. Он подошел к зеркалу, зажег пару свечей и
посмотрел на себя. Рот искривлен. Из него некрасиво стекает слюна.
Губы трясутся, а глаза навыкате. Высокий сутулый человек в ночи. И
если бы кто‑то мог его сейчас видеть, то вряд ли признал бы в нем
повелителя миллионов людей.
«Опять нервные судороги. Всю жизнь
они мучают меня», – подумал царь, рукавом ночной рубашки смахнул
слюну, повернулся к висящей в углу иконе и спросил:
– За что, Господи?
Как всегда, ответа не последовало.
Однако привычный вид походной иконы успокоил Петра Алексеевича. И
понимая, что уже не заснет, он присел к столу, на котором лежали
стопки не разобранных с вечера бумаг. Царь попытался настроиться на
рабочий лад, и начал по очереди их просматривать.
Сплошные проблемы: жалобы, доносы и
прошения. Как всегда. Крестьяне бегут, чиновники воруют, бояре
недовольны и плетут заговоры, солдаты мрут от болезней и
бескормицы, а реформы стоят на месте и саботируются. Как же
медленно все изменяется, и насколько проще европейским королям:
народ тих, все работают и никто не выказывает упрямства или
возмущения. То ли дело дикая Русь, в которой волей Господа он
правитель. Самодержец снова на мгновение вернулся в прошлое и
вспомнил казнь стрельцов, даже перед смертью чувствующих себя
правыми. Особенно, запомнился тот кряжистый седовласый десятник,
который подошел к плахе и спокойно сказал: «Отойди Государь, я
здесь лягу». Упрямцы и бунтовщики, которые держатся за свой
традиционализм и постоянно тыкают его примерами из времен правления
царя Ивана Четвертого Грозного, который реформировал страну, но на
свой лад, а не на западный. Кругом измена, народ глуп, а дворяне,
все эти Куракины, Пушкины, Голицыны, Черкасские, так и жаждут его
смерти. Каждый хвалится родством, если не с Рюриковичами, так с
Гедиминовичами, и рвется к власти. Не то, что в прекрасной Вене или
спокойной Пруссии, которую Петр посетил с посольством как раз после
казни полковника Цыклера.