- Рано я похвалился удачным годом. Если не голод и холод, так
война кого-нибудь да заберет.
Весь строй стоял в полной тишине. Радость обновления оказалась
придавленной горечью потери. Но как бы ни было тяжело, а жизнь
останавливаться не должна, да и не может. И вот откуда-то из строя
донесся голос, который стали подхватывать и другие:
А наш атман знает, кого-н выбирает
Крикнет рота стройсь, да и забыли про меня…
Жить вольным волком трудно, но жить человеком нисколько не
легче. Мужики пели военную песню, но выпевал при этом каждый свою
судьбу, потому что знал, и без всякой войны следующего года может
не пережить. Васька понял, что сход закончился и рванул обратно к
телеге.
Вернувшись к упряжке, он улегся и завернулся в старую овчину,
чтоб отец не почуял, что он отлучался. Васька слышал, как подошел
отец, а потом ощутил, как телега тронулась и поехала. Какое-то
время он лежал под овчиной и притворялся спящим, а потом и в самом
деле уснул.
Ему снова стал сниться сон, но не такой яркий и удивительный как
до этого, а наоборот, тусклый, тоскливый и привычный. Прилипчивый
сон про зимний березовый лес, который снился Ваське очень часто. В
этом сне он сидел у едва горящего на сырых ветках костра с кружкой
в руке и пил из кружки очень горькую воду, и от каждого глотка из
этой кружки перехватывало дыхание.
В другой руке он между пальцами держал странную бумазейку,
свернутую в трубочку. Кончик бумазейки тлел, а Васька время от
времени подносил бумазейку ко рту, и тянул в себя ее горький дым.
Основная неприятность этого назойливого сна была в том, что ничего
другого в нем не происходило. Костер прогорал, Васька прихлебывал
дрянь и тянул дым, веки тяжелели, в ушах нарастал шум, держать
голову прямо становилось все труднее.
Вид костра начинал плыть перед глазами, а удерживать внимание на
происходящем становилось невмоготу, и тогда Васька засыпал прямо
внутри этого странного сна. Просыпался он уже всегда в яви. Ваське
очень-очень хотелось проснуться не на яву, а именно в том же самом
сне и досмотреть его, потому что он откуда-то с уверенностью знал,
что этот сон обязательно должен иметь продолжение. Но пока, это ему
никак не удавалось…
Глава 2. На дальнем
покосе.
Ефим стоял на хороводной поляне в общем строю. Песня была
допета, но люди не спешили расходиться, желая продлить это чувство
единения с племенем. Внезапно он ощутил укол тревоги. Той самой
тревоги за Ваську, которая заставила его разбудить сына задолго до
рассвета и взять с собой, чтобы без промедления увезти как можно
дальше из деревни.