Вечерами лежа в постели и слушая сонное сопение Димки, я думала
о том, что, пожалуй, могла бы связать свою жизнь с таким
положительным во всех отношениях человеком, если бы не… Препятствий
было несколько.
Он был женат и этого не скрывал. Мог между делом заметить, что
его супруга любит звучащую по радио песню или же что у нее аллергия
на оливки, поэтому дома их не бывает. И замечания эти были такими
естественными, что не оставляли места для двусмысленности. Павел
Николаевич был женат, и его этот факт устраивал.
Еще одно «но» — Димка. Вернее, отношение Павла Николаевича к
нему. Я допускала, что мне могло это только казаться, но к Димке он
относился весьма странно. Он смотрел на моего сына так, будто Димка
был каким-то инопланетным субъектом, который нужно изучить. Я
пыталась списывать это на личную трагедию Павла Николаевича. Но
странность была в том, что он вовсе не пытался избегать Димку.
Просто всегда держался чуть в стороне, наблюдая. И это сбивало меня
с толку.
Самым же главным «но» был, конечно, Альгидрас. Время шло, а я
понимала, что навеянное святыней чувство не просто никуда не
делось, хотя, по логике, должно было, оно, казалось, лишь
усиливалось с течением времени. Он снился мне каждую ночь. И это
было не так, как я ожидала, когда мечтала видеть Свирь во сне,
чтобы знать, что у дорогих моему сердцу людей все в порядке. Нет.
Чаще всего сны представляли собой бессюжетные картинки. Вот он
улыбается, глядя на меня, вот что-то вырезает из куска дерева,
целится из лука, рассказывает истории. И смотрит, смотрит. Так, как
не смотрел на меня никто и никогда.
А потом в моей жизни случился переломный момент. Димкина
аллергия стала прогрессировать со страшной скоростью, и, в
очередной раз придя от врача со списком лекарств, я просто села на
пол и разрыдалась от бессилия. Я не знала, что мне делать. Именно в
этот момент позвонил Павел Николаевич. Сперва я не хотела отвечать
на его звонок, но потом все же ответила, и меня прорвало. Я рыдала
в трубку, рассказывая о Димкиной аллергии на все подряд, о списке
препаратов, среди которых снова были гормоны, о том, что у меня уже
нет сил и я не могу больше видеть гречневую кашу.
Павел Николаевич выслушал мою истерику, не перебивая, а потом
сообщил, что у него есть решение и завтра с утра он ко мне приедет,
чтобы это обсудить.