— Да разве пчела будет в поле жить?
Она животина умная. Нет, не будет.
— Просто поверьте мне на слово —
пчелы будут там жить, и давать мёда гораздо больше, так как в поле
до цветка им лететь ближе, чем из лесу. В Китае так делают уже
тысячу лет.
— От оно как, китайцы… А скажи,
боярич, — вылез вперёд всё тот же передовик Сидор Косой, — тебе это
зачем?
— Вот смотри, Сидор. Если я с вас
никакой работы требовать не буду, а буду только забирать треть
всего мёда, что вы набортничаете — это справедливо? Устроит
вас?
— Что ж не устроит? Устроит.
— А если вы новым методом соберёте
сто пудов, то треть от ста пудов — больше, чем треть от десяти
пудов?
— Знамо, больше. Только куда тебе,
княже, тридцать пудов? Не съешь ведь, слипнется.
— Буду разливать в бочонки и
продавать. И ещё медовуху делать буду, и опять продавать. Но и это
не главное. Мне нужно, чтобы вы стали богатыми людьми.
— Как это? Чтобы потом обстричь, как
овец? — опять ведь Сидор.
— Сидор, ты ведь с князем
разговариваешь. Я вот терплю твою дурость, терплю — а потом и по
харе дам.
— Малец ты ещё, а не князь.
Это был вызов. Его нельзя не
принять.
— Сейчас все расступятся, а мы с
тобой сойдёмся на кулачки. Бить можешь в полную силу. Мужики будут
видоками, что я разрешил. Начали! Расступились все, — рявкнул на
бортников бывший спецназовец.
Мужики образовали круг и стали
подначивать Косого. Пётр ждать не стал — подскочил к застывшему
Сидору, схватил того за рукава и чуть толкнул назад. Когда мужик
упёрся, провёл классический бросок через себя с упором стопы в
живот. Бедолага летел целую минуту и со всего размаха с гулом
рухнул на спину. Народ безмолвствовал. Сидор лежал и не мог
вздохнуть — правильно падать его никто не учил. Княжич поднялся с
травы, не спеша отряхнулся, подошёл и подал руку, помогая Косому
подняться.
— Ты прости его, князь-батюшка, он
вечно так — брякнет чего не надо… Уж сколько раз ему говорено —
пострадает из-за своего языка.
— Я на него и не обижался. Это ты
меня прости, Сидор. Я учен заморскому бою, а ты простой крестьянин.
Это всё равно как если б ты с пятилетним дитём связался. Ведь не
тронул бы пацанёнка?
— Знамо, не тронул бы, — постепенно
приходя в себя от падения, просипел бортник.
— Ну вот. А я на тебя руку поднял.
Прости меня, Сидор, — и заржал.
Народ, охреневающий от того, что
заявил княжич, понял, что это шутка, и тоже разразился громовым
хохотом. Смеялись долго. Лёд был сломан. Дальше уже обсуждали
неясности — что за пила такая, да что за коса, да что за силос. В
общем, проговорили почти до вечера.