«Мой меч – моя. Я родился с ним, он
часть меня, моего сердца и моих крыльев. А для тебя сгодится любой,
к которому ты прибегнешь, если захочешь».
Откуда взять меч – я не спрашивал. Перебрать железный хлам (сто
шагов налево, обогнуть кучу костей и не попасть ногой в лужу
чего-то гнилого). Выбрать наобум: раз любой, значит, любой…
Вот этот кривой и немного зеленый, например.
Шершавая рукоять легла в ладонь ободряющим холодом.
«Готов? Отражай!»
Удар – быстрее смешка Ананки.
«Ногу назад! Выпад! Режущий! Защиту снизу! Обходи! Руби!»
Вздыхал где-то во тьме и безвременье вожак
тварей – ворочался, шипел под нос: «Бог… страшно… не боится?»
Долетало урывками – сквозь звон клинков, в
котором я тонул почти как перед этим – во тьме…
Вот только теперь тьма была вокруг – не во мне. Сторонилась
двоих сумасшедших, которые носятся по брюху Крона, размахивая
мечами: не ровен час истыкают, мальчишки!
Не было ни кипящей в венах силы, ни упоительности танца – только
азарт, упрямство, до боли в мышцах…
«Не увидел препятствие. Прижмись. Здесь экономнее. Взмах! Коли.
Ускользай. Еще!»
Я учился.
* * *
Позже Посейдон будет крутить у виска: «Как-как ты это
делаешь?!»
Сейчас я помню тот миг, когда он впервые при мне взял трезубец –
и начал разить им так, будто тот был его дополнительной рукой.
Зевс метал молнии, будто пальцем
указывал.
А я учился.
Обращаться с оружием – не смешно ли?
«Сверху! Открылся. Больше силы.
Блокируй! Отступи! Теперь вперед».
Мы молчали: слова были не нужны.
Все равно слушать надо не ушами.
Я слушал – кожей, стучащим сердцем,
бьющейся жилкой на виске.
Он отдавал команды – взглядом, жестом,
взмахом клинка…
И лицо начало казаться не таким каменным –
или темнота и тут обманывает?
«Атакуй. Больше напор! Шаг! Скрестить! Отстаешь».
– Играются… – ядовито шипит вожак тварей, мало я ему навалял,
ничего, еще наваляю…
А чего б не поиграть – мальчишки мы или
кто?
В наставники и ученики, например.
Меч чуть не вывихнул запястье: подставил под прямой удар.
Изжеванное временем бронзовое лезвие раскрошилось под напором более
твердого противника. Острые осколки посыпались на ноги, в кулаке
остался бессмысленный огрызок.
«Поищу еще один».
Грудь ходила ходуном, будто раз тридцать разбежался и прыгнул на
стену отцовского брюха.
Сын Ночи покачал головой. Подвесил свой
клинок обратно на пояс.