– А что это ты просто сидишь, а, маленький Кронид?
– Еще могу стоять. Или лежать. Все равно ж ни зги не видно.
– Это ты здесь не видишь. Потому что и не стараешься
что-нибудь увидеть. Тьма полна оттенками точно так же, как свет,
невидимка, просто смотреть надо пристальнее… тоньше. Не
глазами – собой. В кажущемся
безмолвии можно различить звуки – только вслушиваться нужно как
следует. Не ушами – собой.
– Я не понимаю. Я не вижу.
– Ты упрямый, маленький Кронид. Ты справишься.
Тьма обиженно колыхнулась в такт голосу
Судьбы. Подзатыльник отвесила – или это все-таки Ананка
развлекается? Тьма – липкая, жаркая – обволакивала и, кажется,
пыталась успокоить. А что? Она же мне – колыбель. Родные друг
другу, можно сказать.
Оттенки черного явились первыми.
Не просил и не искал, даже и вглядываться не старался, а они
пришли: черно-угольный, по-ночному черный, непроницаемо-черный,
пыльно-черный, затягивающий мрак, черное дерево, черный со слюдяным
блеском, черный, как то небо, которое я видел в снах.
Оттенки распирали тьму, толкались, лезли в глаза – да
успокойтесь вы! – уплотнялись, рисуя неясные, зыбкие очертания.
Очертания складывались несмело, менялись, потом рисовали новые
оттенки: черно-багровый, черно-серый, черно-бурый,
аспидно-синий…
Вблизи очертания обрели еще и ощущения.
Неровные, свинцово-черные нагромождения –
потрескавшиеся от времени валуны, об один ушиб лодыжку, крошатся
под пальцами, карабкаться на них неудобно. Жжено-серое с
коричневым, шершавое, большое – древесные стволы, набросаны в
беспорядке, приходится обходить. Жирно-черное, густо булькнуло под
ногой – лужа вонючей жижи.
Чем дольше я учился видеть заново, тем больше давило ощущение
бесконечности окружающего пространства, утроба отца не казалась
больше тесной клеткой – лабиринт, чертоги…
Беспредельная свалка.
– Ты внутри времени. Думаешь, оно поглотило только тебя
одного?
Аж подскочил на месте, оступился на чем-то мягком, размазанном –
и полетел в интересно звякнувшую груду. Ругнулся словцом, каким
отец обычно поминал меня, вылезая из кучи когда-то острых, а теперь
затупленных штук. Прищурился – попытался ловить оттенки…
Чернота бронзы и прозелень времени. Я знаю, что вот это длинное,
с острым, но выщербленным наконечником – копье, а вот поломанные
стрелы лежат, затупленный нож, неудачно скованный меч…