А если бы он начал молиться, что бы он мог сказать? Господи, мы оставляем сии создания на твоё попечение…
А когда он это скажет? После такого хорошего начала?
– Ты можешь прочитать ему лекцию, – сказал Корабль. – Можешь произвести на него впечатление важностью этих созданий, о которых ты ведёшь речь. Или же ты можешь защищать их и спорить – о них, не нуждающихся в защите и ушедших за пределы всех споров.
– Ты насмехаешься надо мной, – сказал Никодимус.
– Мы не насмехаемся, – ответил Корабль.
– Они ждали бы от меня этого. Этого ждала бы от меня Земля. Ты ведь тоже был когда-то человеком. Я думал, что в таких случаях, как этот, в тебе тоже должно быть что-то человеческое.
– Мы скорбим, – ответил Корабль. – Мы плачем. Мы чувствуем в себе грусть. Но скорбим мы о смерти, а не об оставлении мёртвых на этой планете. Им неважно, где мы их оставим.
Что-то должно было быть сказано, мысленно настаивал Никодимус. Нечто формальное и торжественное, некое возглашение привычного ритуала, произнесённое хорошо и правильно, ибо они остаются здесь навсегда частицей перенесённого сюда земного праха. Несмотря на всю нашу логику, повелевшую нам искать для них одиночество, мы не должны были оставлять их здесь. Мы должны были найти зелёную и приятную планету.
– Зелёных и приятных планет нет, – сказал Корабль.
– Так как я не могу подыскать подходящих слов, – обратился к кораблю робот, – то не возражаешь ли ты, если я тут ненадолго останусь? Мы, по крайней мере, должны быть вежливы с ними и не уноситься сломя голову.
– Оставайся, – ответил Корабль. – У нас впереди вся вечность.
– И вы знаете, – сказал Никодимус Хортону, – я так и не смог придумать, что можно сказать.
Корабль заговорил:
– У нас посетитель. Он вышел из холмов и ожидает прямо под пандусом. Вам надо выйти и встретиться с ним. Но будьте внимательны и осторожны, и возьмите ваше оружие. Выглядит он уродливой игрой природы.
Посетитель остановился футах в двадцати от конца пандуса и ждал их, когда Хортон с Никодимусом вышли ему навстречу. Он был ростом с человека и стоял на двух ногах. Руки его, безвольно свисающие по бокам, оканчивались не ладонями, а пучками щупалец. Одежды на нём не было. Его тело покрывала короткая линялая шерсть. Было буквально очевидно, что это самец. Голова представляла из себя голый, не ведавший волос или меха, череп, и кожа туго обтягивала костные структуры. Тяжёлые челюсти выдавались, образуя массивное рыло. Режущие зубы, выдающиеся из верхней челюсти, торчали вниз, напоминая клыки древнего земного саблезубого тигра. Прилепившиеся к черепу длинные остроконечные уши стояли торчком, увенчивая лысый куполообразный свод черепа. На каждом ухе было по ярко-красной кисточке.