Что касается языка, то Роман с
первого взгляда влюбился в еврейские буквы, каждая из которых была
особенной, штучной, в отличие от безликих закорючек латинского
алфавита. А открывать книгу с конца и читать справа налево вообще
показалось самым естественным делом на свете. Мюнцеру, честно
говоря, и не к чему было так свирепствовать. Придя домой, Роман и
без дополнительных стимулов, как одержимый, слонялся по комнате,
повторяя парадигмы и зазубривая слова. Мать робко радовалась
внезапному интересу сына к родному языку, чего нельзя было сказать
об отце, который с подозрением относился к его новому увлечению.
Романа же вопрос о его национальной, а уж тем более религиозной
принадлежности не волновал вовсе, и он не встревал в родительские
разборки по этому поводу. Он просто твёрдо держался за ниточку,
которую дала ему Карта. Но ведь им этого не объяснишь…
«Шма, Исраэль! Адонай элохейну –
Адонай эхад!» (1) – твердил он, ходя из угла в угол. «Ашрей хаиш,
ашер ло халах баацат решаим…» (2). Все эти тексты, которые он
заучивал к урокам Мюнцера, по духу своему абсолютно совпадали с
бесхитростной праведностью так полюбившихся ему пастухов. Добро –
зло, свет – тьма, правда – ложь… Тот, кто поступает хорошо –
блажен, кто творит зло – погибнет.
1. «Слушай, Израиль! Господь Бог
твой – Бог Единственный» – (древнеевр.). Слова, которыми начинаются
в Ветхом Завете десять заповедей.
2. «Блажен человек, который не идёт
по пути нечестивых» – (древнеевр.). Начало первого псалма.
«Это первая ступень», – услышал он в один из вечеров у костра.
– «Когда Бог сотворил мир, Он первым делом отделил свет от
тьмы». Ну, да – бейн хаор увейн ахошех…(3) Так это – о нём самом?
«Это о каждом, кто вступает на Путь». Какой Путь? «Духовный Путь.
Путь каждого человека». Так уж и каждого?
3. Между светом и между тьмой –
(древнеевр.)
– Не отвлекайтесь, молодой человек,
– Мюнцер чувствительно щёлкнул его по лбу. – Где Вы потеряли
артикль?..
Роман вдохнул поглубже, не позволяя
себе ответного всплеска негативных эмоций. Если бы инициатива этих
занятий исходила не от Ливанова, Роман решил бы, что Мюнцер в
качестве учителя – это такая тонкая месть Радзинского за его
собственное несносное поведение. Викентий Сигизмундович вполне мог
бы так пошутить. Выдержка и смирение в качестве бонуса в придачу к
знанию иврита – подарок совершенно в его духе.