Диск лежал посреди комнаты на
маленьком изящном столике с высокими изогнутыми ножками. За
узорчатыми решётками проглядывало голубое небо, яркое, как кусочки
слюды в витраже. Кроме неба отсюда, из башни, не видно вообще
ничего. Так и кажется, что здесь ты один в целом мире посреди этой
прохладной синевы. Но, если подойти к окну, можно увидеть внизу
замощённый плитами тихий внутренний дворик с маленьким фонтаном,
обведённый по периметру галереей с ослепительно белыми на солнце
колоннами.
На подставке возле одного из идущих
по кругу окон у распахнутой решётки стоит телескоп. Роман видит
свои руки на рычажках агрегата. Он ничего не делает, просто
рассеянно поглаживает блестящий металл.
– Завтра солнечное затмение, –
говорит кто-то за спиной. От этого голоса почему-то
переворачивается всё внутри. Это его Роман слышал всё время, когда
пытался вспомнить.
Завтра затмение. Завтра…
В этом видении Роман ощущал себя
очень взрослым – ну, примерно, как Руднев – уверенным в себе и
властным. А тот, чей голос раздавался за спиной, был очень молод,
наивен и доброжелателен. Почему-то именно эти качества говорящего
пробуждали в душе лёгкое чувство вины, которое Роман безжалостно
давил в зародыше. Всё должно работать и приносить пользу. Тем более
чья-то преданность. А то, что этот юнец безгранично ему предан,
Роман почему-то знал наверняка.
– Хочешь отказаться? – довольно
грубо спрашивает он.
Раздаётся обиженное сопение.
– Тогда помолчи. – Он оглядывается,
но никого уже нет. Только торопливые дробные шаги по лестнице,
ведущей вниз.
Он усмехается и подходит к столику.
Диск блестит на солнце – какой-то новенький и… пустой. Роман берёт
его в руки. (Внезапно его кольнуло: совсем другие надписи и знаки –
незнакомые). Всё получится, – удовлетворённо говорит он себе. Жаль,
что не обойтись без этого молокососа. С ним столько хлопот! Как же
сложно иметь дело с людьми, которым ничего от тебя не надо! С
такими вот бескорыстными трепетными душами, которые впадают в
чёрную меланхолию от любого не слишком приветливого слова.
Ещё раз погладив диск, он уходит.
Спускается по крутой винтовой лестнице, идёт по тёмному коридору,
заглядывая по дороге в сонные тихие комнаты. Обиженное юное
создание обнаруживается в библиотеке. Он совсем ещё ребёнок –
худой, угловатый, с чёрными, как смоль, волосами. Замер, уткнувшись
в книгу. Не надо быть прозорливцем, чтобы понять, что он ничего в
ней не видит. Сидит и наверняка глотает слёзы.