– С ума сошёл! Я думал, ты спишь
давно. И я просил не таращиться на меня!
Не позволив сказать больше ни слова,
Кирилл погасил свет, быстро скинул одежду и забрался в постель.
– Спокойной ночи, Шойфет, – сонно
пробормотал он, зевая.
– Спокойной ночи, – ухмыльнулся в
ответ Роман. – Приятных сновидений.
Проснулся Роман оттого, что Бергер
осторожно, но довольно настойчиво тряс его за плечо. Заметив, что
он открыл глаза, Кирилл прижал палец к губам и потянул его за
собой. Плохо соображая спросонья и не слишком хорошо ориентируясь в
окружавших их сумерках, Роман позволил Бергеру вести себя, куда
тому заблагорассудится. Сон окончательно слетел с него, когда они
остановились перед знакомой массивной дверью и Бергер надавил на
неё, заставляя распахнуться перед ними.
Диск, как и прежде, лежал на столике
посередине. Только разглядеть его теперь было непросто, потому что
сейчас здесь была ночь. Тысячью глаз с угольно-чёрного южного неба
смотрели крупные, как алмазы, звёзды. Роману захотелось устроиться
за телескопом, привычным жестом покрутить рычажки и забыть обо
всём, созерцая эту красоту. Но тут он почувствовал, что продрог.
Чёрт! Опять он босиком и в пижаме! Холодные каменные плиты,
которыми был вымощен пол в башне, крайне навязчиво напомнили Роману
об этом факте. К счастью Бергер как раз схватил его за рукав и
потянул к винтовой лестнице, ведущей вниз.
В коридоре было темно и тихо. Если
здесь и были люди, они явно спали. Нет, из-под одной двери всё-таки
пробивается свет. Роман хотел открыть её, чтобы заглянуть внутрь,
но Бергер остановил его, воздевая руки к потолку и делая большие
глаза, словно был крайне поражён его глупостью. Он крепко схватил
Романа за руку и через мгновенье они уже оказались внутри.
В камине горел огонь. В комнате
никого не было. Точнее сначала Роману так показалось, но потом он
заметил, что на высокой лестнице, прислонённой к уходящим под
самый потолок книжным полкам, кто-то сидит, почти не шевелясь, как
зачарованный над книгой, и только иногда коротко вздыхает, когда
приходится переворачивать страницу. Уже знакомая паника волнами
начала захлёстывать Романа. Хотя рядом с неизвестным стоял на полке
фонарь, Роман никак не мог разглядеть не то что лицо, но даже его
фигуру. Он опять обнаружил, что, непонятно почему, слёзы застилают
ему глаза, и нездешняя тоска сдавливает сердце. Некоторое время
Роман боролся с нахлынувшей на него болью, но вскоре всё вокруг
расплылось, скрытое туманной завесой солёной влаги.