Дед улыбнулся.
– Я когда увидел тебя в таком
разобранном состоянии, просто глазам не поверил. Я уже так привык к
твоей… безмятежности. Что твой дух навсегда слился с гармонией
высших сфер и глупые вибрации человеческих эмоций гаснут, едва с
ним соприкасаясь. И тут – такое разочарование…
– Как ты мог так подумать! –
поморщился Аверин, стаскивая со лба компресс.
– Да я и подумать не успел! Как
говорится, опыт не пропьёшь. Всё на автопилоте. Как в старые добрые
времена, – мечтательно протянул дед. – Потом. Ты связан с Бергером,
а я – с тобой. Ты сдвинулся и меня за собой потащил.
– Вообще-то это ты потащил. Нас
всех.
– Я не знал, что всех. Я
воздействовал только на Джокера.
– А Павлуша знал.
– Да. И ничего не сказал.
– Пойдём, превратим его в крысу! – с
чувством воскликнул Аверин.
Дед уронил голову на руки и
захохотал.
– Прекрати сейчас же! – всхлипывал
он. – Ты не представляешь… как было трудно… тебя зафиксировать!.. А
ты опять в детство впадаешь! – Всё ещё постанывая от смеха, он
пересел на диван и забрал у Николая Николаевича компресс. Погрузил
его в миску на столике, отжал и стал вытирать Аверину лоб. Потом
зачерпнул почти прозрачную мазь из плоской широкой склянки и
принялся пальцами втирать её в виски, в какие-то точки на лбу и над
скулами. – В глаза мне смотри, – тихо приказал он.
Аверин с трудом разлепил веки и
недовольно уставился на деда. Тот загадочно усмехнулся и глубоким
чарующим баритоном начал негромко, нараспев декламировать:
Климат здесь сухой, весь край наш солнцем раскалён.
Он же – с севера, и нежен по натуре он.
Нам возвышенное место надо отыскать,
Нам его в прохладе горной надо содержать,
Где бы северный лелеял тело ветерок,
Где бы отдых был приятен, сон ночной глубок,
Чтобы в климате хорошем рос он, как орёл,
Чтобы крылья он и перья крепкие обрёл,
Чтобы запятнать природу шаха не могли
Этот зной и сухость праха, дым и пыль земли.
Продолжать дальше не было смысла.
Аверин отключился. Голова его тихо склонилась на бок. Лицо без
всегдашней мимической игры стало простым и почему-то скорбным. Дед
постоял над ним немного, поправил относительно чистым мизинцем
прядь его лёгких седых волос, затем устало задул свечу и, вздыхая,
отправился вниз, отмывать руки от пахучей мази.
Миллион снежинок в секунду. Без
передышки. Невозможно нащупать момент затишья, чтобы разлепить
глаза. И чтобы глубоко вдохнуть, а не глотать воздух урывками
открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег. Казалось, сама
природа взялась помешать Роману добраться сегодня до офиса Андрея
Константиновича Руднева.