– Вам своих детей мало? – сонно
вздохнул господин адвокат, носом утыкаясь Радзинскому в шею. –
Сколько их, кстати, у Вас?
– Кровных? Трое. И пятеро
внуков.
– Как же Вы сумели? – вяло поразился
Андрей Константинович. – Я наводил о Вас справки – Вы никогда не
были женаты.
– М-да, я никогда не был женат, –
туманно ответил Радзинский. – Скажем так: по молодости я вёл себя
не слишком хорошо…
– А ещё у Вас есть – этот, как его –
Ливанов. Я помню его по астрологической Академии. Он всё время с
большим интересом на меня косился. Тоже Ваш «сынок»?
– Само собой, – хмыкнул Викентий
Сигизмундович. – Я всё хотел спросить: ты от скуки или от злости
природной пару раз на него порчу навёл?
– Это Вам был привет, – усмехнулся
Руднев. – Ну и чтоб не любопытствовал. Не люблю, когда на меня
таращатся.
– Ясно. – Радзинский спокойно и
размеренно гладил Руднева по шелковистым волосам своей огромной
ладонью, другой рукой крепко прижимая его к груди.
– А Панарин с долгами уже
расплатился? Вы поэтому с ним породниться готовы? – после долгого
молчания вдруг ревниво спросил господин адвокат.
– Его освободили от долгов.
Чувствуешь разницу, Андрюша? Сам бы он вовек не расплатился. Он
раскаялся, и долги ему простили. А эту свою глупую ревность ты
брось: Панарин тебе не конкурент, хотя бы уже потому, что он
женат.
– Он развёлся.
– Не знаю, что он опять тебе наплёл
– даже странно, что ты такой доверчивый! – только не разводился он
ни через гражданский, ни через церковный суд. Брак-то у них
венчанный, церковный. Просто жена разозлилась на него и к маме в
Питер укатила. А Женя твой решил воспользоваться ситуацией и
отдохнуть немного от тяжких супружеских обязанностей. Вообще, они
друг друга стоят, я тебе скажу! Ксюша эта – тот же Женя, только в
юбке. Как они друг друга ещё не растерзали – загадка…
– Панарин – сво…
– Тише-тише, – Радзинский
предостерегающе приложил палец к его губам. – Не ругайся. Тебе
вредно, – хмыкнул он, с трудом удерживаясь от смеха.
Сколько ещё времени они провели так
– молча, обнявшись – Андрей Константинович не запомнил. В памяти
отложилось, что стоять потом было не то чтобы трудно, но как-то…
странно: он чувствовал себя лёгким, как пёрышко, и поэтому
периодически пытался за что-нибудь схватиться, чтобы не улететь.
Этим «чем-то» всё время оказывался Радзинский, который
снисходительно усмехался и деликатно, но настойчиво отцеплял от
своей рубашки рудневские пальцы.