– Мы обязательно найдём его,
Коленька. Обещаю, – великодушно заверил Радзинский.
– Спасибо, Кеш. За твоё большое,
горячее сердце. И за то, что не дал мне в очередной раз
окончательно оторваться от почвы.
Викентий Сигизмундович довольно
усмехнулся и пошевелил указательным пальцем, на который была
намотана яркая пульсирующая голубая нить.
– Я подозревал, что в таком
состоянии тебя может занести очень далеко, и принял меры…
– Кеша! – растрогался Николай
Николаевич и крепко сжал узловатые пальцы Радзинского. – У меня
просто нет слов! Спасибо. И как только ты меня терпишь?.. –
Натолкнувшись на суровый взгляд Викентия Сигизмундовича, он прервал
свои причитания на полуслове и, счастливо улыбаясь, продолжил. –
Оттуда я сразу же отправился к нашим друзьям, и они любезно
показали мне, в каком состоянии дела у нашего подопечного. Вики, я
даже не предполагал, что за последние несколько дней он так
продвинулся! Короче, Кир не теряет времени даром… – При упоминании
имени Бергера на лицо Аверина набежала тень, но он заставил себя
встряхнуться, и широко улыбнулся. – Викентий, я боюсь, что нам
придётся вмешаться. То, что задумал наш юный чернокнижник
необыкновенно грандиозно – вполне в его духе – но ужасно опасно.
Вик, я вынужден согласиться с тобой – он талантливый парень! У меня
волосы начинают почтительно шевелиться на голове, когда я вижу,
какие невообразимые вещи он в состоянии делать! Если бы его не
сдерживала Карта – никаких сомнений: мы не смогли бы его
остановить! А ещё я подумал, что он постоянно чувствует что-то
вроде фантомной боли, потому и психует. Представь: иметь такие
колоссальные возможности и самого себя их лишить – запихнуть себя в
тёмный чулан без окон – с ума сойдёшь! Сейчас, когда способности
потихоньку к нему возвращаются, он стал заметно великодушней…
Николай Николаевич всё говорил и
говорил. Уже вся кухня была полна фиолетового огня с розовыми,
синими и зелёными проблесками. Викентий Сигизмундович не удержался:
подцепил мизинцем сияющее волоконце, незаметно скатал в клубочек и
сунул себе в нагрудный карман рубашки. Горячая пульсация, которую
он ощущал теперь сквозь ткань, заставила его почувствовать себя
бесконечно счастливым и довольным жизнью. Он лукаво прищуривал свои
янтарные глаза и, похоже, готов был замурлыкать, как объевшийся
сметаны кот. Блаженно вздыхая, он с умилением взирал на Аверина –
мол, чем бы дитя ни тешилось…