Отъехали от города, опять встали. На
дороге шел небольшой бой. Из окна не видно, кто и с кем, но точно,
что «наши». Поначалу доносился треск винтовочных выстрелов, но
потом к ним добавился пулемет. Я уже опасался, что сейчас по
вагонам пробежит человек и, потрясая наганом, потребует, чтобы все
коммунисты вышли из поезда и пошли в бой. А ведь пришлось бы идти.
Но справились и без нас, о чем я не слишком-то и переживал.
В Ярославле проторчали еще полдня.
Здесь документы наши изучали еще тщательнее, требуя кроме
удостоверений личности еще и командировочные предписания и прочее.
Пару человек, не сумевших убедить строгих чекистов, высадили и
куда-то увели. Но ярославцев можно понять. После мятежа правых
эсеров на воду дуют. Мне, кстати, коллеги сделали замечание, что
мое удостоверение устаревшего образца, а объяснения приняли с
ноткой превосходства столичных ребят к зачуханным провинциалам.
Провизии я взял с собой только на
день, к тому же, рассчитывал прикупить что-нибудь у бабушек на
перронах. Куда там! Бабушки мелькали, но вместо горячей картошки и
соленых огурчиков могли предложить только самогонку. Мои соседи,
поначалу чуравшиеся меня, попривыкли и к концу дороги изрядно
наклюкались. Жаль только, что их запасы закуски были не лучше, чем
у меня.
Но все-таки, добрались до столицы.
Ярославский вокзал обдал меня запахом дыма — терпкого, от каменного
угля, и кислого, от сгоравших дров; еще присутствовал
сладковато-мерзкий аромат гниющих отбросов. Я думал, что в
девяностые годы перрон выглядел мерзко, ан, нет. В те времена и
чистенько было и пахло разве что жареными пирожками с дешевым
пивом.
Перрон устилала шелуха семечек,
слоем, не соврать бы, сантиметров в пять, и толстые голуби отчаянно
трудились, пытаясь набить ненасытные пузики. А там кто-то с хвостом
оттесняет в сторону голубя, пытаясь перехватить почерневший кусочек
хлеба. Уж не крыса ли? Впрочем, что крысы, что голуби, существа
отвратительные. Городские воро́ны куда приличнее. Не такие
навязчивые, а еще всегда сообщают друг дружке, если нашли
что-нибудь съедобное.
И бомжи, как же без них? Как,
кстати, они в восемнадцатом назывались? Тьфу ты, называются.
Мужчины и женщины в некогда приличной, но теперь обтрепанной,
одежде с мешками, баулами и огромными чемоданами. Нет, скорее
всего, беженцы. Не то из Вологды в Керчь, не то из Керчи в
Вологду.