Я только смущенно развел руками. Что
тут поделать, если меня учили, что в нашем деле принцип презумпции
невиновности не действует, и следует исходить из того, что пока вы
стопроцентно не убедитесь, что ваш собеседник тот, за кого он себя
выдает, он ваш потенциальный враг. Применительно к двадцать первому
веку — противник, но что это меняет?
— Да, товарищ Аксенов — мне теперь
уже не хочется звать вас просто по имени, а отчество не запомнил,
извините, почему вы не задаете вопросы, касающиеся вашей новой
работы?
— Я кошку вспомнил, которую сгубило
любопытство. К тому же, — кивнул я на спину шофера. — Вас я знаю,
но ваш водитель для меня посторонний человек. Как я полагаю, вы
соберете всех нас и там уже начнете объяснять, что к чему.
— Похвально, — хмыкнул Кедров. Как
говорили древние: — Omnia habet tempus.
— Еt
locum[1], — продолжил я.
— Ого! В учительской семинарии
изучали латынь?
Я мысленно выругал себя. Ну, к чему
было распускать язык? Попытался перевести все в шутку.
— Вычитал в каком-то романе. Зато
всегда можно блеснуть эрудицией перед девушками. Иногда
помогает.
[1] Omnia
habet tempus еt locum (лат.) — Всему свое время и место.
Правильно говаривал буржуазный
социолог Питирим Сорокин о социальных лифтах. В эпоху революционных
передряг можно резко взлететь по социальной лестнице, но так же
резко и упасть. Возьмем меня. После бурного взлета из простого
сотрудника в начальники отдела я уже был несколько раз понижен по
службе. И вот теперь я разжалован в простые курьеры, доставляющие
груз. Другое дело, что раньше бы переживал по этому поводу,
комплексовал, а теперь начал мыслить иными категориями: если
понадобиться — за станок встану или за пулемет лягу. Прикажут —
полк поведу в атаку, а то и простым курьером пойду. Вот закончится
гражданская война, будем делить посты и портфели, если живы
останемся.
После антисоветского переворота в
Архангельске и его оккупации «союзниками» (хорошо, назовем это не
оккупацией, а «интернациональной» помощью), партийная организация
большевиков получила несколько мощнейших ударов. Вначале бегство
исполкома, потом бои, аресты, что проводили и «свои», и «союзники».
Те, кто остался в живых и не попал на страшный остров Мудьюг, где
англичане устроили первый концлагерь, на какое-то время притихли.
Но уже к сентябрю уцелевшие большевики сумели воссоздать партийную
ячейку, организовать подпольный ревком и дать весточку на «ту»
сторону. «Весточка» шла долго, почти неделю, но вместе с раненым
солдатом, подобранным на поле боя бойцами Красной армии, попала в
Вологду, а там все потихонечку закрутилось. В Архангельск удалось
переправить несколько большевиков, имевших опыт подпольной работы,
принялись обрастать сочувствующими. Скверно только, что при обмене
информацией можно было полагаться только на человеческие ноги, а
они, увы, ходят медленно. Но, все же, пошла работа, появились идеи,
долговременные планы. Я стал частью одного из таких планов.