– Это ты напраслину гонишь, –
засомневалась Ольга. – Не дурак же он? На виселицу ему, что ли,
хочется? А несчастный случай, думаю, возможен. Не сейчас,
когда-нибудь потом. Свинки Мухомора сожрали, или бревном задавило.
Жизнь, она непредсказуемая, но ты уж будь осторожнее, не
поддавайся. Только, сдаётся мне, что отделаешься ты всего лишь
испугом, потому что дельце-то пустяшное. Конечно, переедешь ты из
своей тёпленькой ячейки, которая возле печки, в другую, холодную и
вонючую. Но это лучше, чем в камере. Да?
– Стоп, граждане начальники! – сказал
Мухомор. – Так не пойдёт. Давайте по-другому договариваться.
– Как это, по-другому? –
заинтересовалась Ольга.
– А так. Вы спрашиваете, я отвечаю.
Что могу, то скажу. Но и вы меня не подставляйте. Лады?
– Если б сразу так, и разговор бы
другой получился, – сказала Ольга. – А то: «ничего не видел, ничего
не слышал, никому ничего не скажу». Весь интерес у меня пропал. Иди
себе! Но если по-настоящему осознал и хочешь помочь, другое дело.
Тогда присаживайся. Обговорим.
И объяснила Ольга дяде Мише, что, в
общем-то, нам без разницы, где Мухомор будет спать: у печки, у
туалета, или, если уж совсем не повезёт, в сырой земле. Но, из
симпатии к нему, дяде Мише, можно сделать так, чтобы все остались
довольны. Например, запереть сейчас, его, дядю Мишу, в камере. А
что? Тепло, приличная еда, казённый табачок. Райское местечко, если
не сильно привередничать. А завтра, на худой конец, послезавтра,
соберём заседание народного суда. Наш суд – он же гуманный,
особенно если похлопотать. Получит дядя Миша ерундовину. Месяц
работ за Оградой, самое большее – два. Потому что незаконное
хранение оружия – невеликая провинность, если посмотреть на это
дело под правильным углом. Опять же: свежий воздух, работёнка не
пыльная, дружинники приглядывают, в обиду зверью не дают. Вечером
дома, с дружками, которые от зари до зари в свинарниках пашут, да
ему, дяде Мише, завидуют! А Пасюка мы трогать не станем, чтобы тот
не подумал чего плохого про дядю Мишу. Всё, дядя Миша, удачно для
тебя складывается. Ещё и невинно пострадавшим за его, Пасюка, грехи
заделаешься. Если смелости хватит, и компенсацию
стребуешь.
Такие блага мы не всякому предлагаем.
Тебе, дядя Миша, лишь из-за того, что ты хорошие кораблики Олежке
делал. И благодарности никакой не ждём, надеемся исключительно на
человеческую порядочность. А дядя Миша, как человек исключительной
порядочности, непременно расплатится за то добро. Если, например,
что случится в бараках, или разговорчик важный дядя Миша услышит,
пусть нам сообщит. Нет, нет! Ничего зазорного мы не предлагаем.
Никто стучать на дружков не просит. Зачем нам? Ты же видишь – мы
сами всё знаем. И принципы твои уважаем. И ответа немедленного не
требуем. Посиди до утра в камере, обдумай. Может, вопросы
возникнут. А утром, на холодную голову, и обсудим.