Даже сейчас люди продолжают что-то друг другу доказывать,
но без прежнего азарта, скорее, ради спортивного интереса. Что по
мне, то я был бы не прочь узнать, что же произошло на самом деле,
только ничего от этого не изменится. Мы посреди леса, из которого
невозможно выбраться – вот что действительно важно!
Со временем люди приспособились да пообвыкли, а тогда было не до
шуток. Сначала жизнь катилась по наезженной колее, а прикатилась к
смуте. Продуктов не подвозили, запасы подошли к концу, и стало
голодно. Те, кто уходил или уезжал из посёлка на разведку, назад не
вернулись. Потом начались бунты; то в одной колонии забузят, то в
другой. Лагерникам показалось – раз уж так сложилось, нужно
переустроить жизнь по-новому, по справедливости. Где-то охрана, не
дождавшись помощи, разбежалась, где-то и убежать не успела. Лес
наполнился ватагами. Жили грабежом; поселян обкладывали данью.
Только много ли с поселянина возьмёшь? Ему бы самому выжить, а тут
ещё и эта напасть.
Терентьев тогда был начальником одной из колоний. Он, в
ожидании эвакуации, кое-как организовал охрану заключённых. Прошло
немного времени, и стало ясно – про него забыли, а
может, некому больше про него помнить.
Терентьев назначил себя главой Первомайска – так назывался
Посёлок до катастрофы. Он и сейчас так зовется, только в других
селениях людей не осталось, значит, и в названии нет большой нужды,
Посёлок, он и есть Посёлок. Так вот: стал Хозяин главой Посёлка.
Никто не спорил: других начальников всё равно не осталось, умотали
в неизвестном направлении. Первым делом новый глава создал отряд
самообороны, вскоре сыскался командир для этой небольшой отчаянной
дружины – в посёлок пришёл Клыков со своими парнями. Иногда
казалось – всё, нет больше сил. Но сдюжили. Из соседних селений
потянулись люди – по окрестностям ползли слухи, что у Терентьева
жить спокойнее; хоть какая-то, да защита. Естественно, и ватажники
слетались. Эти кружили возле Посёлка в надежде урвать кусок. С
теми, кто грабил беженцев, долго не разговаривали. Если попадали
они в руки Клыкова, звучало короткое: «в расход гадов!» На том
беседа и заканчивалась.
Терентьев освободил большую часть заключённых – что было раньше,
не в счёт, пришло время начать с нуля. Но и таких, кто, по удали
бандитской, по взглядам и принципам, а, может, и по тупости
беспросветной, не хотел иметь дело с новой, «ментовской», властью,
хватало. Переубеждать их никто не собирался; если жизнь не убедила,
человеческие слова бессильны.