По совету
бабушки, они теперь всегда брали с собой оружие, с которым
регулярно тренировались. И однажды оно пригодилось. Перешучиваясь,
мальчишки косили очередную поляну, когда из подлеска выехал
верховой, экипированный как «мотоциклист». При виде увлеченного
крестьянского труда почему-то возмущённо заорал и пришпорил коня.
Но ходу выхватил меч и без объяснений рубанул Николая. Тот кулём
рухнул в мокрую стерню. Владимир же бросился к повозке и, пока воин
разворачивался, натянул лук, выданный «Бабой-Ягой».
Нужно
сказать, что первые дни мальчишки не могли даже натянуть его тетиву
— настолько тугим оказался вроде бы простой союз деревяшки и
плетёного шнура. Не сразу до них дошло, что внутренняя часть была
своеобразной пружиной. Но со временем кое-что начало получаться.
Кстати, теперь и они делали наконечники стрел из кусочков камня,
так как дорогущего железа на это у них просто не было.
Феоктистов
выстрелил в упор, в центр всадника. Стрела ударила в бляху на его
куртке. Нападающий дёрнулся и выпал с седла. Поднялся с несомненной
руганью. Владимир цапнул лук голой рукой, не прикрыв кисть кожаным
«язычком». Так что теперь её тыльная сторона, рассечённая
оперением, кровила. Стараясь не думать о новой боли, наложил вторую
стрелу и вновь шарахнул навскидку, «по-татарски», удерживая тетиву
и резко толкая вперёд само древко. Дистанции была менее пяти шагов,
так что попал. Но солдат просто выдернул из себя прутик, каменное
остриё которого пробило лишь куртку, и замахнулся. Пришлось
подставить под меч топор.
Рукопашная
вышла короткой и бесславной. Вторым выпадом воин обезоружил
мальчишку. Но когда занес руку для последнего удара, сзади шепеляво
свистнула коса. Широкое лезвие аж изогнулось от соприкосновения с
шеей, закрытой кожей капюшона. Оказывается, солдат не зарубил
Зуброва, а ударил его мечом как дубиной, плашмя. Зато Николай в
остервенении измочалил о врага всю косу. Лицо Владимира перекосила
ярость. Он подобрал свой топор и нанёс резкий смертельный
удар.
При виде
агонии воина оба оторопели. У Коли затряслись руки. Он невольно
опустился на землю рядом с умирающим. Поднял на Феоктистова
испуганные глаза:
— Что
теперь с нами будет?
Тот стоял с
непривычно каменным лицом. В глазах светилось что-то
страшное:
— Думаю,
что ничего. Закон — тайга, прокурор медведь! Он же первый
напал.