— А что же с неисправимыми негодяями?
Неужели никто не пытался вломиться в монастырь, ограбить, совершить
насилие?
— У нас бедная обитель, — худое плечо
под кэса приподнялось, почти коснувшись края шляпы. — И об этом
известно на пятьдесят ри вокруг. Большинство сестер не отличается
красотой… Впрочем, попадаются и такие бандиты, которым до красоты
нет дела, было бы куда корешок воткнуть. Ну, в таких случаях… этот
посох у меня давно в употреблении.
— Но вы приняли обет — вам нельзя
убивать!
— Убивать нельзя, — согласилась
монахиня. — А вот насчет перерезанных поджилок, к примеру, я обета
не давала. Да и тот же Дарума, чью траву мы сегодня пили, оружием
не брезговал.
Однако! Пустить человека живым с
перерезанными поджилками — интересное милосердие… В духе господина
Тада-Мандзю, прямо скажем. Райко предпочитал в таких случаях
убивать — на этом, по крайней мере, все мучения негодяя в этом мире
заканчивались.
— Мертвец, — сказала госпожа Сэйсё, —
уже не может ничего изменить ни в себе, ни в мире.
— А ваш сын сказал, что пророческого
дара у вас нет.
— Нет. Это у вас все на лбу написано,
господин Минамото. Человеческие мысли, как правило, просты. Чтобы
читать их, не нужно владеть каким-то особым искусством.
Райко, к удивлению своему,
обиделся.
А впрочем, — подумал он, — нельзя.
Она перенесла такое, что по силам не всякому воину. Она уже почти
полвека следует Восьмеричным путем. Она очень странная для женщины,
даже для монахини — но пусть это удивляет тех, кто ничего не знает
о подлинной истории дамы Стрелолист. И если она хочет прочесть его
мысли — пусть читает…
Он отстал от преподобной Сэйсё (право
же, все сильнее хотелось говорить «преподобного Сэйсё») и шагал
молча, слушая, как Урабэ и монахиня на ходу вдвоем читают сутры
наизусть. Райко завидовал им втайне. Восьмеричный путь привлекал
его с детства, но он был старшим сыном, так что мысль о монастыре
придется отложить до старости, а принятие обетов убасоку — по
меньшей мере до рождения старшего сына.
Если ему, конечно, до этих событий
суждено дожить.
Дорога неторопливо петляла по склонам
гор — и день был хороший: пасмурный, но почти без ветра и совсем
без дождя. Ни пыли, ни грязи. Твердая, упругая земля покорно
ложилась под ноги.
Монахиня внезапно остановилась и
показала вершину, видную в просвет меж двумя другими горами.