— Гора Оэ.
* * *
И снова идет по улице человек, одетый
в черное — тень среди теней, на которые он старается не наступать.
Мог бы поехать в повозке. Мог бы взять паланкин — но это вызвало бы
вопросы: куда собрался Сэймэй в повозке либо паланкине?
Хорошо все-таки жить рядом с дворцом.
Удобно. Для Сэймэя удобно. И для тех, кто его зовет. А для тех, кто
не хотел бы его там видеть — неудобно крайне. Ну что ж, они и не
увидят…
Паланкин, кстати, ждал его — у ворот
Ёмэймон.
— Господин Сэймэй? — спросил изнутри
женский голос.
— К вашим услугам, — поклонился
гадатель.
— Сядьте ко мне, — прислужница
откинула полог.
Сэймэй просочился внутрь. Стало
тесновато, хотя и мастер Пути, и девочка-прислужница не отличались
тучностью. Слуги подняли паланкин на плечи и понесли. Не в ворота
Ёмэймон, а по восточной улице Оо-мия, в обход дворца.
И Сэймэй, и прислужница молчали.
Паланкин свернул — по тому, как он качнулся, Сэймэй понял, что они
движутся теперь вдоль Итидзё-о-дзи. А теперь — остановились у ворот
Таттимон.
— Кем изволите быть? — спросил
страж.
— Дама Хэй, прислужница пятого ранга,
младшая помощница дамы Бэн, — девушка высунула из-за полога руку и
передала записку стражнику. — По высочайшему поручению.
— Проходите, — записку вернули, и
паланкин снова стронулся с места.
Присутствие гостя осталось
незамеченным.
Сэймэй мог бы пройти во дворец и сам,
но так было много проще.
Их остановили в следующих воротах —
Кэнсюмон. Снова девица протянула записку — и снова их
пропустили.
Осталось пройти третьи ворота —
Сёмэймон — и они будут в Запретном городе.
— Здесь нас могут ждать, — сказала
дама Хэй. — Если… что-то случилось.
«Если кто-то донес», — перевел
Сэймэй.
Но их не ждали. Тот же обмен словами,
показанное письмо — и они в сердце Столицы, в черте императорского
дворца…
На паланкин легла тень от
померанцевого дерева, посвященного Правой дворцовой гвардии. Здесь
было светлее, чем снаружи — по ночам Запретный город мало спал,
свет гасили уже под утро. Из церемониального дворца Сисиндэн
слышались пение и смех, возле дворца Дзёкёдэн разминулись с другим
паланкином, дворец Дзидзюдэн был чёрен и тих — там сейчас никто не
жил, его подновляли.
Паланкин свернул ко дворцу Кокидэн —
резиденции императриц и наложниц.
Императрица-мать рискует — но не
очень. Неудачный оборот событий повредит ей не больше, чем
бездействие. Заговорщики — ее родные братья, и кого бы ни возвели
на престол — это будет ее сын. Но и тот, на которого они навели
свою порчу, — тоже ее сын. А какой матери легко смотреть на
страдания своего ребенка?