О, тут-то все забыли о молодом
невеже, и принялись наперебой пересказывать самые занимательные
истории — о том, как демон украл из дворца чудесную бива [15], а
Сэймей при помощи Хиромасы вернул ее обратно, и о девице, от
которой Сэймэй отвадил ухажера-выдру, и о том, как Сэймэй по
просьбе господина Великого Министра Кудзё убил жабу простым ивовым
листком, а там заговорили о других таинственных происшествиях, и в
конце концов все сошлись на том, что надобно соблюдать осторожность
и в ночное время дома не покидать — да и в дневное остерегаться
ездить без охраны.
— А кстати… — тут глаза дамы Суэ
сощурились, — говорили, что чья-то повозка, запряженная белым быком
с красной спиной, все утро стояла у Ниси О-мия, где начальник
городской стражи упражнялся в стрельбе из лука.
— Кажется, у дамы Хэй бык белый, с
красной спиной, — проговорила дама Киё. — А впрочем, мало ли таких
быков в столице.
Дама Хэй, дочь капитана Правой
Внешней стражи Тайра но Корэнака, зарумянившись под слоем белил,
опустила голову и ничего не сказала.
* * *
Минамото-но Хиромаса — таково было
всеобщее мнение — обладал безупречным вкусом не только к священной
музыке, но и ко всему остальному. В небольшой комнатке, отведенной
ему во дворце Дзёнэйдэн, все было устроено так, чтобы радовать глаз
— и слух, если хозяину приходила охота поиграть на бива или на
флейте.
Прозвище «Господин Осени» подходило
пожилому чиновнику как нельзя лучше — и не только потому, что в его
ведомстве находились Осенние Палаты. Смолоду Хиромаса, как говорят,
был невзрачен — лицу недоставало нежной округлости, чертам
тонкости, волосам мягкости и длины. Если бы не остроумие да не
божественная игра на флейте — пожалуй, ничем не мог бы он пленить
сердце красавицы. Однако будучи из тех мужчин, кого лета только
красят, в свои пятьдесят он стал более видным кавалером, нежели
многие юноши, не говоря уж о ровесниках, чьи миловидные лица с
годами расплылись, округлые щеки обвисли, а длинные волосы изрядно
поредели. Хиромасу же луны и дни лишь шлифовали, как бронзовую
статую. Лицо Хиромаса брил гладко, бородки или усов на китайский
лад не отпуская, пудрой не пользовался и бровей не чернил — и
оттого не казался ни моложе, ни старше своих пятидесяти лет. Виски
его плотно прихватил иней, а брови только слегка тронул — но глаза,
большие и внимательные, не подернулись мутью годов, и не одна дама,
завидев блеск в этих глазах, оставляла ночью сёдзи в своей комнате
приоткрытыми. И то: разве алые листья клёна уступают красотой
цветущей вишне?