Райко развернул и прочел:
«Лук из катальпы туго натянув,
Куда послать — не ведаю -
Стрелу:
Гусей в полях укрыл
Туман весенний».
— Так, ничего особенного, — господин
Хиромаса снова взял плектр и ударил по струнам, — но завязать
переписку сойдет.
Райко снова сложил письмо и
благодарственно поклонился. Он, конечно, умел сочинять стихи, но
делать это по каждому подходящему случаю, как было должно, не мог.
Вот как недавно во дворце — смотрел на веер с летящими строчками,
начертанными женской рукой, а ничего в голову не шло. И прислужница
огорчилась, и репутацию, как сказал господин Минамото,
испортил…
Он спрятал письмо в рукав, пригубил
чашку, наполненную Тидори, приобнял сидящую справа женщину. Он
любил танцовщиц — с ними было легко.
Танцы кончились, все разбились на
парочки. Миякодори, «столичная птичка», обхаживала господина
Хиромасу, Кодори постукивала в барабанчик, словно и не замечая руки
Садамицу у себя за пазухой, вокруг раскрасневшегося Кинтоки
хлопотали сразу две, одну звали Мидзукоидори, а как вторую — Райко
запамятовал, а Хиёдори, не очень красивая, но остроумная и скорая
на язык, пела, обнимая Суэтакэ. Райко вспомнил, как в их первый
визит она осадила Урабэ, который назвал ее «торговкой грехом». «А
разве сабурико и самурай — не одного корня слова [46]? — отозвалась
девушка. — Вы торгуете убийством, я — блудом. Так давайте каждый
будет торговать своим грехом, не мешая другому». И Суэтакэ остался
с ней. С тех пор, как он принес обеты убасоку [47], он старался
хранить своеобразную верность «девам веселья», раз уж их нельзя
было избегать совсем.
Райко тоже не был ни с кем, кроме
Тидори. Он не приносил обетов — просто с ней одной ему было хорошо.
С девицами — не то, что с придворными дамами. И поговорить можно
просто, без затей, особенно если девица не только хороша собой, но
и умна, вот хотя бы как Тидори. Райко подозревал в ней знатное
происхождение, по меньшей мере, со стороны отца, но никогда не
расспрашивал ее о прошлом: кому хочется вывешивать перед чужим свой
позор?
…Плясать утомились, и Миякодори
затеяла игру в сэцува. Каждый должен был рассказать страшную
историю, а кто не может — тот пусть пьет штрафную. И тут же сама
принялась рассказывать, как духи похитили чудесную бива, а господин
Хиромаса сказал, что все было не так. После этого игра не
заладилась: стали говорить о ложных чудесах и о том, как отличить
подлинное чудо от морока или просто обмана.