— А я слыхал иначе, — сказал Кинтоки.
— Как будто в доме художника сам собой начался пожар, а он, вместо
того, чтобы спасать имущество, рисовал и рисовал адское пламя,
потому что наконец-то понял…
— Увы, нет, — покачал головой
Господин Осени. — Я видел эту ширму в храме Энрякудзи, на горе
Хиэй. Там действительно изображена молодая женщина в горящей
повозке. Изображена… с потрясающей достоверностью.
— Я думал, что знаю о жестокости всё,
— пробормотал Райко.
Господин Осени посмотрел на него с
интересом.
— Всегда есть возможность узнать
больше, — сказал он.
Похоже, о нраве господина Тада-Мандзю
были наслышаны и в столице.
Но отцу, подумал Райко, и в голову не
пришла бы такая изощренная, поистине дьявольская игра. Господин
Мицунака любил кровавую забаву — соколиную и псовую охоту; был скор
на расправу, мог в гневе отрубить слуге голову, руку или ногу,
ударить жену… избить сына, который начал бы заступаться за мать… но
и всё.
Он вспомнил вдруг стихи, которые
сложил Канцукэ-но Минэо на смерть Великого министра Хорикава, и,
повинуясь внезапному наитию, прочел вслух:
О, если б вы душою обладали,
деревья вишни, что растут в долинах
Горы Фукакуса, -
То нынешней весной
Вы зацвели бы черными цветами!
Господин Хиромаса помолчал, глядя уже
знакомым Райко взглядом куда-то в неведомое, потом протянул чашечку
Миякодори, и та тут же подлила ему сакэ.
— Ёсихидэ был великим художником. Я
видел много его работ. Он ни в чем не уступал Мао Янь-Шоу [49] и
У-Дао Цзы [50]. Но я иногда думаю — как странно, он никогда не
рисовал рай Будды Амиды, а демоны удавались ему лучше, чем
боги.
— Рай Будды Амиды невозможно
изобразить, — задумчиво сказала Тидори. — Ибо невозможно вообразить
Чистую Землю. Тот, кому это удалось бы — достиг бы подлинного
величия.
— А в чем оно? — с новым интересом
спросил плясунью Хиромаса.
— Тот, кто сумел бы отрешиться от
грязи этого мира настолько, чтобы сердцем постоянно созерцать
Чистую Землю, неизбежно возненавидел бы свое существование и
существование других людей, препятствие на пути туда, обман всех
пяти чувств. Однако художник обращает свои творения к пяти чувствам
в чувственном мире. Значит, чтобы раскрыть людям истину, он должен
совершить обман. Вот, почему ад рисовать проще — муки ада все тот
же обман пяти чувств. Совершенным изображением Чистой земли был бы
чистый лист бумаги.