Требуемое подали — и Сэймэй, достав
из-за пазухи лист бумаги для насущных надобностей, оторвал узкую
полосу и написал знак «язык».
— Сделаем проще, — сказал он,
помахивая полоской, чтобы тушь просохла поскорее, — обезглавим его,
а после я положу это заклинание ему в рот. Его мертвая голова все
нам расскажет, а его господам совершенно незачем знать, живой или
мертвый он их выдал.
— Нет… — захрипел конюший. — Не
делайте этого.
— А почему, — поинтересовался Сэймэй,
— я не должен этого делать?
— Не надо, — конюший всхлипнул и
забился. — Вы лучше пытайте меня. Я слабый человек, я не смогу
молчать. Пытайте меня! Избейте меня, сломайте мне все кости!
Вырвите мне глаза, жгите меня на углях! Я скажу вам все, но, может
быть, ее пощадят!
— Дочь? — спросил Сэймэй. — Где она?
Говорили?
Райко молчал. Сэймэй, кажется, что-то
понял раньше него — пусть он спрашивает.
— Я… — конюший, дрожа, глотал слезы,
— я не знаю. Они… называли одно место, я слышал случайно, но где
это — я не знаю…
— Говори.
— Гора Оэ. Монах-пропойца говорил о
горе Оэ.
Райко прикрыл глаза. Гора Оэ — в
одном конном переходе от Столицы. Это уже не Масакадо. Это уже
песни царства Чу с четырех сторон… [55]
— Что ты знаешь о Монахе-пропойце? —
спросил Райко.
— Он — вечно пьяный скот и дурак. Ему
обещают бессмертие — а он верит…
— Он в городе сейчас?
— Нет. Сейчас — уже нет. Его отослали
вчера.
— Лжешь. Вчера все городские ворота
уже стерегли. Такой огромный человек не прошел бы без моего
ведома.
— Он и не прошел! — конюший
расхохотался. — Его пронесли! Это я, глупец, научил их, как…
Обвязали со всех сторон соломой и пронесли на носилках в процессии,
как Огненного Парня!
Райко прикусил губу. Чучела, которых
называли Хиотоко, «Огненный парень», плели из рисовой соломы и
сжигали на рисовых полях как раз сейчас, в последние дни новогодних
празднеств. Райко чувствовал себя дураком. Пока он раскланивался с
вельможами — злодеи опять опередили его на десять шагов.
— Господин тюнагон, несомненно,
оценит твою смекалку, — сказал он как можно холоднее.
— Да плевал я на господина тюнагона,
— сказал конюший — и повалился набок, а глаза его закатились.
— Им управляют? — вскинулся
Райко.
Очень уж похоже было на то, что вышло
с давешним кровопийцей, когда он пытался сказать лишнее.
— Да нет, — поморщился Сэймэй, —
просто он человек полнокровный, напряжение чувств ему вредно.