— Да, господин тюнагон захочет
объяснений, — согласился Хиромаса. — И господин Левый Министр,
пожалуй, тоже. Ведь застреленный вами лейтенант Татибана — его
подчиненный.
Верно, подумал Райко — и его тоже.
Господин Тадагими — капитан Левой Внутренней стражи, но господин
Левый Министр — начальник в том числе и над дворцовой охраной…
Тут хоть сам становись нечистью и
растворяйся — у меня есть свидетель, есть даже два свидетеля, но
что они значат, в сравнении со словом Правого и Левого Министра? А
ведь эти двое будут петь в один голос, и не помешает им никакая
вражда — важней, чтобы я не докопался до сути дела. А уж Великий
Министр Хорикава… этот меня и вовсе съест — не подавится. Во всех
смыслах.
Мне нужен Сютэндодзи. И мне нужна эта
их богиня. Когда разделаемся с ними — заговор развалится сам собой.
И уж во всяком случае, будет понятнее, чей он и зачем. Монах и
богиня, остальное приложится.
— Господин Сэймэй, — он положил
палочки — и слуга тут же убрал столик вместе со всей посудой, —
господин Хиромаса. Вы — мои гости, слуги выполнят любую вашу
просьбу. Мне следует привести себя в надлежащий вид и ожидать
вызова от кого-то из членов Великого совета, посему я сожалением
должен покинуть вас. Господин Сэймэй… прошу вас, погадайте на удачу
того, что я задумал.
* * *
На сей раз посыльный потребовал,
чтобы Райко явился не в Дайдайри, а в Хигаси Сандзё, резиденцию
господина тюнагона Канэиэ. И по тому, как долго его продержали в
нижних покоях, он понял, что господин Канэиэ изволит гневаться.
Когда же наконец ему позволили взойти во дворец, он понял причину
гнева — по левую руку и чуть позади господина тюнагона сидел
молодой человек в платье чиновника третьего ранга, и лицо его было
так схоже с лицом господина Канэиэ, что Райко, никогда прежде не
знавший господина Тадагими, сразу же понял, кто перед ним.
Молодого капитана Левой Внутренней
стражи Фудзивара Тадагими можно было понять — у него убили, видимо,
друга. Господина Канэиэ тоже можно было понять — у него пропал
доверенный слуга, а еще у него обидели родственника. Совершенно
недопустимая ситуация.
Состояние же самого Райко можно было
описать словами, но таких слов не стерпели бы тушь и бумага. И если
бы господа Минамото-но Хиромаса и Абэ-но Сэймэй не объяснили ему,
во что обойдутся стране обрушенные бумажные стены, он испытывал бы
сильное искушение прорвать их самому. Потому что из двоих сидевших
перед ним людей, один ни за что предал верного слугу, а второй
послал на смерть друга — но оба полагали, что именно они имеют
право гневаться…