Я вспомнил слова Геры, сказанные про карты: - Играю я редко,
остаюсь при своих...
- Ты ведь не любил рисковать, правда? Не любил ни крупных
выигрышей, ни проигрышей. Но в тот раз тебе не повезло. А
отдавать-то нечем, верно? И ты пошел к ней... В ногах валялся,
умолял. И она согласилась. Она бы и так согласилась, но видеть твоё
унижение ей было приятно. Что было дальше?
- Она назвала мне карты, - я налил Гере водки, и он выпил её,
икая и причмокивая, как воду. - И сказала ставить по одной, один
раз за талью. Но главное условие... Главное, выиграв трижды,
никогда больше не играть. Вообще. И я обещал, - после водки Гера
пришел в себя, и теперь слова лились из него потоком - не
остановить. - Отыгрался, на следующий день поставил ещё...
Выиграл.
И он вновь замолчал. Вновь уставился в стол, затеребил
пуговицу.
- Дай угадаю: тебе показалось мало.
- Тебе когда-нибудь шла карта? - сипло спросил Гера. - Это...
Это круто. Как будто ты - хозяин мира.
- Значит, тебе показалось мало, - уточнил я. - И ты поставил в
третий раз. И конечно же, проиграл.
- Сука, - устало выругался Гера. - Разве можно так над человеком
издеваться? При разводе забрала всё: дом, машину, дачу на море... У
меня осталась только игра. Но она умудрилась отнять и её.
- Значит, этой женщиной была твоя собственная жена.
- Она меня сделала. Обобрала сверху до низу. И всё из-за
секретарши. Отомстила, блин. Я не хотел её убивать. Справедливости
хотел... - он посмотрел на меня с вызовом. Нос хлюпает, глаза
красные... - Я не хотел её убивать.
И тут женщина в белом появилась в третий раз.
Глава 4
На этот раз женщина даже не походила на духа: тело утратило
прозрачность, стало плотным и обрело цвет.
Крашеная блондинка. Пышная, ярко накрашенная, в домашнем халате
с рюшами.
Появившись за пределами солевого круга, в котором сидели мы с
Герой, она сложила руки на груди и выставила полную ногу в тапке с
пушистым помпоном. То, что я принял за помаду, было кровью на
губах. Вместо глаз зияли чёрные дыры.
Несоответствие обыденного её домашнего облика и поведения, с
страшным потусторонним лицом, внушало дикий экзистенциальный
ужас.
Гера вновь завыл и попытался юркнуть под стойку, но женщина
оборотила к нему пустые глазницы, и он застыл. Только мелко икал и
подрагивал, как студень.
- Держись, Герасим, - тихо сказал я, едва разлепляя заледеневшие
губы. - Через соль ей не пройти, а к утру дух обязательно
развеется.