Я смотрел, как жадно упихивают торговцы тюки с волокном, и
смутная мысль начала медленно крутиться в голове. За «проданных
людей» надо рассчитываться агавой. Агава в изобилии растет за рекой
на горе. Агаву надо собирать, выделывать… Но как раз это могут
сделать «проданные люди»!
Кажется, у меня начал формироваться бизнес-план.
Подозвав купленного Капибару, я вызнал его имя. Оказалось, парня
зовут Дерево У Воды. Тальник, короче. Переговорил с ним и с его
товарищами по несчастью. Пояснил, что теперь они мои, и только при
мне они смогут жить достойно. Мол, будут у них и кров, и еда, но
должны они теперь собирать для меня агаву. Мужики будут рубить
листву, а девушка – мять волокно. Выяснил у Мохечекаты, что
заречные горы никому конкретно не принадлежат, все роды Крыла
пользуются ее ресурсами по мере необходимости.
– Владыка забирает себе гору, – тут же постановил я. – Выделите
«проданным» инструмент, пусть построят себе хижину прямо на горе. И
займутся рубкой и выделкой агавы.
– Хвост, – позвал я своего неотлучного телохранителя. – Ты
отправишься с ними. Проследишь, чтобы обустроились, организуешь
работу. Не тащи всё сам. Найди того, кто сможет ими руководить. И
следи уже за его работой.
Я твердо решил стать «агавовым бароном». Не так круто звучит,
как «император», зато деньгами пахнет!
Соловушка лежала на спине, раскинувшись через всю
«императорскую» постель. Неразвитая ее девичья грудь высоко
вздымалась от тяжелого дыхания. Между двумя холмиками улеглась,
раскинув крыла, черная капля каменной резной птицы.
Девушка лежала, забыв стыд и почтение к монаршей особе. Ей
просто было хорошо. И я знал, видел и чувствовал, что причина этого
«хорошо» – я сам. Старательный любовник, заботливый мужчина, щедрый
господин. Конечно, не без последнего, чего греха таить. Но я ей
нравился, она была рада нашим встречам – это видно.
А уж как мне она нравилась… Моя спасительница. Моя душегрея.
Молчаливая, умеренно кокетливая – и очень-очень теплая. В этом
миниатюрном теле было столько тепла, что она легко обогревала нас
обоих. В дни неудач, в дни страха и ужаса она не раз уводила меня
от черных мыслей про нежелание жить. Которые нет-нет, да наплывали.
Когда, в очередной раз, разум отказывался существовать в этом
чуждом мире.
Соловушка приходила. Утешала меня. Мозг лишался львиной доли
крови, бессилел, и его бунт сам собой затихал. Приходил
спасительный покой.