– А какое дело ты хотел поручить мне, владыка?
– Поезжай в Излучное к носатому Иттануаке. Я дал ему совет,
который может способствовать великим переменам. Велел закрыть Серую
Воду для торговцев. Думаю, если Крыло долгое время не сможет
продавать маис, то вскоре там начнутся проблемы. И владычный Дом
постарается усмирить Носача. Тут-то я и появлюсь: чтобы защитить
обиженных. Кто осудит меня, если я окорочу Недоноска? Вернее, его
родню. На моей стороне будет всё: сила, справедливость, поддержка
правителя Циннцуннцана, благословение солнечного Курикавери.
Посмотрим, кого предпочтут в роли владыки четлане…
– Мой господин…
– Ах да! Во всём этом есть одно слабое звено – Иттануака. Я не
верю ему до конца. Потому и не посвящал его в свои планы. Мне
кажется, он может что-то делать за моей спиной. И я хочу это знать.
Поезжай в Излучное. Скажи, что ты проводник каравана с маисом.
Когда его соберут, ты будешь вести лодки. Но на самом деле, ходи и
слушай. Ты это замечательно умеешь делать. Узнай, что делает
Иттануака: исполняет мое повеление или мутит воду. Я должен быть в
курсе.
Соловушка лежала на спине, раскинувшись через всю
«императорскую» постель. Между двумя холмиками ее неразвитой
девичьей груди острой прямой натянулся тонкий шнурок, а черная
капля каменной резной птицы скатилась набок, словно та пыталась
сбежать, улететь, раскинув крыла.
Да не смогла.
Это могло быть похоже на дежавю. Только вот грудь девушки не
вздымалась тяжко после бурной страсти. В изгибе губ не читалось
тихое счастье. А глаза не были прикрыты в жажде сберечь мгновения
наслаждения. Нет. Глаза моей Соловушки смотрели прямо вверх. Не
мигая. Не видяще.
Она лежала в моей постели мертвая.
Я застыл на пороге, не веря в происходящее. Наконец, вырвался с
очередного дурацкого совета старейшин, где не делалось ничего, лишь
перемалывались старые обиды и упреки. Широким шагом шел в свою
спальню, где ждала меня моя любимая. Влетел внутрь сквозь занавеси,
предвкушая желанное тепло… И вот стою столбом уже минуту, не в
силах ни подойти, ни убежать. Всё моё тело превратилось в правую
руку. Немощную. Бессильную. Бесполезную.
И только губы шептали, как заклинание:
– Нет… Нет… Нет… Нет… Нет… Нет… Нет… Нет…
Наконец, волна ужаса пробила жалкую плотину отказа от
реальности. Она мертва! Навсегда!