Утром во дворец прибежал Черный Хвост. Грязный, потный, он
ворвался в мою временную спальню. Я сидел, опершись о стенку, а
телохранитель валялся в моих ногах и умолял о прощении. Твердил,
что «не доглядел», «пропустил», «достоин смерти». Еле заставил его
подняться.
– Глупец… Что ты мог доглядеть…
Я устало смотрел на стену. Не хотелось видеть никого, даже
немногих близких мне людей. Нас в комнате было только трое. Оцколи
с палкой на коленях просидел до самого утра и никого не пускал
внутрь. Сейчас он полушепотом пересказывал телохранителю свои
наблюдения с места убийства.
– Что?! – зарычал мой воин.
Он почти обрадовался! Обрадовался тому, что все-таки есть
виноватый! Тот, на ком можно излить свою боль, кому можно отомстить
за боль господина.
– Узнать! Схватить! Вырвать сердце поганое! – заголосил Хвост,
сверкая глазами.
– А ну цыть! – глухо рявкнул горец, и Хвост неожиданно сразу его
послушался.
В этом коротком «цыть» было всё. И вопрос «ты что, всем подряд
сердца повырываешь?». И намек «за свои сердца сейчас надо
переживать». И предупреждение «видишь же, сейчас жизнь самого
владыки на волоске висит».
Вот последнее Хвоста и заставило заткнуться.
– Я останусь рядом с тобой, владыка, – тихо сказал он,
опустившись на колени.
– А как же сбор агавы? – устало спросил я, хотя, мне было
плевать на эту треклятую агаву.
– А там уже всё само идет, – оживился телохранитель. – Как ты и
учил, владыка: резделяй обязанности и контролируй. Дерево У Воды
оказался понятливым и сам руководит работами. Один «проданый»,
правда, сбежал, но остальные прониклись…
Он осекся, поняв, что уже начал отчет о своей работе. Да только
не до него сейчас. Я изучал неровные разводы извести на стене, не
замечая разницы между тишиной и болтовней верного
телохранителя.
В комнатке потемнело – дверной проем загородила тень.
– Ти-иуайицли сейчас хоронить будут, – это нянька.
Лицо заплаканное, отёкшее. И смотрит на меня: мол, пойдешь?
Вслух спросить не решается, но глаза! Глаза красноречивее слов. Я
решительно встал. Голова резко закружилась, я качнулся. Четланин и
оцколи одновременно кинулись ко мне, поддержать.
Жалкий «император»! Как же теперь всем хочется тебя пожалеть!
Жалкое, никчемное ничтожество! Не сумевшее сберечь единственное, за
что стоило держаться в этом мире! Да что там! Сам погубивший свою
Соловушку дурацкими играми. Нашел, с кем связываться! С подлыми,
жестокими дикарями!