Протолкался к Глыбе.
– Что хочешь делать?
Военачальник зло глянул на меня. Кажется, он уверен, что это я
сглазил ситуацию.
– Мы сильнее, пока сверху. Нам нельзя спускаться к селению.
– А твои воины могут добросить дротики до оцколи?
– Отсюда нет, – Глыба оживился, поняв мою идею. – Мы можем
спуститься на расстояние броска! Обстреляем их и выманим…
– Но они могут… поместить себя в дома.
– Да чтоб тебя!...
Глыба снова был в ярости. Лезть в селение, да еще с такой
неуверенной в себе «армией» – это было самоубийство.
– Может, тогда мы можно уйти?
– Отступать перед сильным врагом нельзя. Будут преследовать,
перестреляют нас из кустов.
А оцколи уже почувствовали заминку среди врагов. Их предводитель
что-то прокричал – и горцы яростно зарвели боевой клич. Началась
борьба духа. Глыба тоже это понимал и принялся «раскачивать» свое
воинство.
– Во славу Змея и Дома! – яростно завопил он.
Четлане поддержали его со всей доступной им яростью. Они
понимали, что, если не прогонят свой страх – умрут. Две толпы
орали, как стаи бабуинов, разрывая связки и надеясь напугать
супротивников. Я начал глохнуть и поспешно вышел из толпы.
– Володыко!
Из кучки связанных и сваленных вместе пленных один мужичок
смотрел на меня и страстно подзывал к себе всеми доступными ему
средствами.
– Славенный володыко, мудёр володыко! Подь, блажню, молюю тобе!
Подь, спасуй оцколи!
Я впервые слышал речь еще более ужасную, чем моя. Каждое слово
было хоть немного, но испоганено оцкольским кривым ртом.
– Славенный володыко! Верею, что не хотит он смертовий
оцкольских! Разумею я, глупоед, как кровищи избечь. Даруй словесей
речь!
– Ну… Давай. Речь.
– Володыко! Скни посланей! Пущай послани торжбу состроят.
Полонников сменуют на добычню. Будует мирово. Володыко добёр!
Володыко мудёр!
Я задумался: горец явно предлагал вариант, как решить дело
миром. Чтобы обе стороны красиво вышли из ситуации. Оцколи вернут
пленных, а мы спокойно уйдем из гор. Но не всё так просто.
– А, если потом твои оцколи на нас в лесу нападут?
– Ни! Глупоед знатует тайну, что не напачти!
– Какую тайну?
– Ни! Споначалу клядуйся, что сполнишь пожалунье мое! Клядуйся
божиной Мамкой-Колибрёй!
– Для меня твоя мамка – никто. Нет цены такой клятве.
Пленник растянул пухлые губы в радостной улыбке.
– Вот топеря верею, что сполнишь пожалунье! Ичраз бы враз
клядовався. Ну? Побещашь?