Хоть Гензель и отказывался
признаваться себе в этом, атмосфера дворца подавляла его. Он
чувствовал себя побирушкой, оказавшимся в богатом доме, неуклюжим,
нелепым, оборванным и совершенно неуместным — как бородавка на носу
епископа. Отчаянно хотелось вынырнуть обратно на улицу и набрать в
легкие воздуха, полного зловонных миазмов, промышленной пыли,
бактерий, но все-таки способного насыщать организм. Дворцовый
воздух с каждым шагом казался ему все более густым, тягучим и
приторным. Точно пьешь патоку вместо чистой воды.
Еще одной причиной для беспокойства
была дворцовая стража, которой Гензеля и Гретель передал капитан
сразу же по входе во внутренние покои. Новые конвоиры и в самом
деле могли вызвать беспокойство одним лишь своим внешним видом. Они
были детьми. Но такими детьми, один взгляд на которых заставлял
сердце Гензеля нарушать привычный ритм.
У них были младенческие головы,
розовощекие, со вздернутыми носами, ясными глазами и губами того
невозможно-алого оттенка, которым окрашивают на картинах свежие
лепестки лилии. Только венчали эти головы юных херувимов не детские
тела, а нечто совсем иное. Могучие атлетические торсы были
по-своему идеальны, под гладкой кожей переливались мощные мышцы,
пропорционально сложенные и блестящие. Бархатные ливреи королевских
лакеев почти не скрывали этого великолепия, напротив,
подчеркивали.
Силачи с головами младенцев
сопровождали Гензеля и Гретель почти в полном молчании, лишь
изредка перебрасываясь отрывистыми птичьими трелями на своем языке.
Несмотря на ясность детских глаз, они не выглядели существами,
наделенными сознанием, скорее, бездушными биологическими особями,
выполняющими сложную, но привычную программу. И Гензель не
сомневался в том, что стоит им услышать сигнал тревоги, как
«херувимы» превратятся в безрассудные карающие мечи. Слыша за
спиной шаги этих биологических химер, Гензель ощутимо нервничал.
То, что наверняка в глазах Гретель было генетическим чудом,
сотворенным специалистом своего дела, ему казалось гротескным и
жутковатым произведением безумного искусства.
Были во дворце и прочие обитатели,
чей облик указывал на близкое знакомство с геномагией. Уборщики,
бесшумно снующие в темных коридорах, были похожи на пауков —
крошечные тела и тонкие длинные члены, находящиеся в постоянном
движении. Пажи, жизнерадостно резвящиеся у фонтана, издали казались
детьми, но лица у них были морщинистыми, оплывшими, и Гензель
догадался, что это престарелые карлики, которых геномагия заставила
до самой смерти оставаться в детском обличье. Повар, мелькнувший в
боком проходе, казался огромной уродливой птицей — его огромный нос
тянул голову вниз. С таким носом, пожалуй, непросто жить, зато
можно улавливать тончайшие кухонные ароматы. Дворцовой вентиляцией
занимались люди-змеи, чьи вытянутые тела со множеством крошечных
отростков-щупалец временами можно было разглядеть за декоративными
решетками.