— С сегодняшнего дня.
— Понимаю, ваше величество.
— Конечно, понимаете, — кивнул тот. —
Еще бы не понимали. Как понимаете и то, что бежать вам не удастся.
Ни из дворца, ни из королевства. Граница Лаленбурга на замке, и,
даже вырасти вы себе крылья, вам не уйти от королевской плахи. Ну а
палаческому топору и подавно безразлично, чью голову рубить —
геноведьмы или самого последнего мула.
— И контракт, который вы
предлагали…
Несколько секунд король разглядывал
свою ладонь. Когда он вновь поднял взгляд, Гензель сглотнул — в
этом взгляде уже не было прежней задумчивой рассеянности. Теперь он
казался тяжелым, как золото королевского трона, и
целеустремленным.
— Ваши головы, которые останутся на
плечах, — часть платы за него. Быть может, эта плата выглядит не
очень внушительно, но мне кажется, вы здравомыслящие люди и вполне
оцените мою щедрость.
Гензель метнул яростный взгляд в
сторону Гретель.
«Во имя Человечества, сестрица!.. —
взмолился он мысленно. — Хотя бы сейчас рассуждай как человек!»
Но он зря беспокоился за сестру.
Геноведьму можно обвинить в чем угодно, но только не в отсутствии
здравомыслия.
— В таком случае я принимаю этот
контракт, ваше величество, — произнесла Гретель твердо.
Тревиранус Первый удовлетворенно
откинулся на своем троне. Судя по тому, как он при этом поморщился,
золоченые выступы спинки, впивавшиеся ему в позвоночник, за много
лет немало его утомили.
— Умная геноведьма, — пробормотал он.
— Не самая умная из всех, что я повидал, но умнее многих. Раз
контракт можно считать заключенным, полагаю, вы захотите узнать его
условия?
— Нет нужды, ваше величество, — сухо
сказала Гретель. — Они мне известны.
— Так вы знаете, зачем я вас
нанял?
— Вы хотите, чтобы я нашла вашу
дочь.
— А вы прозорливы. Ведьминское
чутье?
— Всего лишь хорошая память. Когда мы
были здесь четыре года назад, весь город был увешан объявлениями.
Его величество Тревиранус Первый обещал щедрое вознаграждение
всякому, кто отыщет след пропавшей принцессы Бланко.
— Бланко Комо-ля-Ньев, — напевно
произнес король, и прозвучало это как название изысканнейшего вина.
— Но она никогда не любила своего полного имени. Считала слишком
длинным и напыщенным. Мы с супругой называли ее просто Бланко.
Теперь наконец и Гензель
вспомнил.
И в самом деле были объявления,
только за несколько лет, в течение которых судьба водила их вдалеке
от Лаленбурга, это совершенно выветрилось из головы. Гензель напряг
память, но ничего толкового из нее выудить не сумел, лишь смутные
обрывки — «всем подданным короля» и «высочайше благоволит».