– Нет. Не захочу. Расскажи про злых
духов. Я всегда любил страшные сказки на ночь.
– Хорошо. Я постелю тебе шкуры прямо
здесь, у очага. Тут будет тепло до утра. Постой, ты же хочешь есть!
А я спалил твой ужин!
– Ничего, – вздохнул Зимич, – я
как-нибудь. У меня оленина осталась. Немного.
– Нет-нет! – колдун поднялся на ноги.
– Погоди.
Он сунулся за занавеску в углу
избушки и вернулся с кринкой в руках:
– Вот, тут простокваша и хлеб. И
масло у тебя оставалось. Бери-бери, я сегодня уже ел.
– А завтра?
– Завтра будет новый день.
Зимич спал очень крепко, но сны его
были такими ясными, что походили на явь. Ему снились злые духи с
фонарями, источающими ядовитые желтые лучи. Во сне он закрывался от
них ладонями, и ему казалось, что свет прожигает их насквозь. Ему
слышались тяжелые шаги прямо над головой, и он удивлялся: не
слишком ли громко топают бесплотные духи? И Зимич поглубже
зарывался в пахшие кислым шкуры, чтобы не слышать этих шагов и не
видеть ядовитых лучей.
К утру угли в очаге еще не остыли –
так много их было, – и Зимич проснулся в тепле. Сквозь мутный
пузырь, затянувший махонькое окошко, струился тусклый свет:
рассвело. Зимич потянулся и зевнул: теперь, когда он выяснил самое
главное, пора подумать о том, как жить дальше. В Лесу ему не место,
значит, надо подаваться в Хстов. Наверняка булочник давно забыл о
шалопае, соблазнившем его дочь. А может быть… Может быть, ну его,
этот Хстов? Может быть, настало время вернуться в Горький Мох? Жить
тихим философом-отшельником, жениться на какой-нибудь местной
красотке, сидеть по вечерам в саду и любоваться закатами? Писать
стихи и сказки. Мама обрадуется. Да и отец, наверное, тоже.
С тех пор как в двенадцать лет Зимич
уехал учиться, он ни разу не помышлял о возвращении домой. Приезжал
на каникулы и, изнывая от скуки, стремился обратно в город. К
друзьям, шумным попойкам, задушевным разговорам до утра, к
возлюбленным (каждый год разным) и прекрасным незнакомкам. А
теперь, лежа на земляном полу и кутаясь в засаленные медвежьи
шкуры, глядя на затянутое пузырем окошко, на закопченный потолок, с
которого клочьями свисала сажа, на кое-как прикрытый дымоход в
дырявой крыше, Зимич вдруг вспомнил свою детскую с окошком,
выходившим на восток. Душистый горошек, увивший стены дома. Кровать
с кованой спинкой в виде сказочных зверей и птиц. Зеленую
изразцовую печь в углу, где зимними вечерами воет огонь, но нет
дыма. Вспомнил кухню перед праздником Долгих ночей, когда мама,
сестра и кухарка втроем колдовали над плитой и с раннего утра
оттуда доносились умопомрачительные запахи.