– Агрий! – вспомнил я. – Мой конь!
Об Агрии тоже не забыли. Меня заверили, что о коне позаботились,
но я все равно убежал проверить. Отыскать конюшню оказалось легко,
даже раб-провожатый не потребовался – бедняга отстал на полпути и
нагнал меня позже. Из конюшни за добрую стадию гремело сердитое
ржание Агрия. Ему вторили грохот, треск и азартные вопли людей.
Я влетел внутрь, готов спасать своего любимца – и выяснил, что
спасение требуется вовсе не Агрию, а низкорослому
караковому[4] жеребцу в соседнем деннике.
Гневный Агрий уже разломал копытами хлипкую перегородку,
вознамерясь задать хорошую трепку наглецу, что осмелился фыркать на
гостя. Балбесы-конюхи – где их только набрали?! – к Агрию подойти
боялись и лишь делали ставки на исход драки.
Завидя меня, Агрий мигом успокоился. Я ласково потрепал его по
шее, погрозил пальцем: оставь соседа в покое, понял? Ты главный,
никто не сомневается.
Когда я уходил, конюхи провожали меня восхищенными взглядами.
Агрий мирно хрупал отборным овсом, которым доверху наполнили его
кормушку. Каракового же поспешили перевести в крайнее пустующее
стойло – от греха подальше.
– ...дайте гостю хлеба и вина, ибо он голоден и жаждет...
Хлеб и вино? Когда я вернулся, в покоях меня ждало царское
угощение. Им, наверное, можно было накормить до отвала всю
дворцовую стражу. Приказы ванакта здесь выполнялись, что
называется, с большим запасом. Нет, хлеб и вино на столе
присутствовали, врать не стану. Но кроме них стол ломился от яств.
Сладкие финики, смоквы и орехи в меду, жареная свинина с хрусткой
корочкой, сыр мягкий и твердый, овечий и козий; миски с мочеными
ягодами и солеными оливками; рыба, запеченная с дикими овощами и
кореньями...
В дверях возник Анаксагор. Вошел, считай, вбежал, окинул быстрым
взглядом благоухающее изобилие. Пригладил растрепавшиеся волосы,
присел на краешек трапезного ложа. Нетерпеливым жестом указал мне
место напротив. Он явно куда-то спешил.
– Преломляю с тобой хлеб, Беллерофонт. Разделяю с тобой
вино.
Он разломил пшеничную лепешку, протянул половину мне. Плеснул в
чаши вина, разбавлять не стал. Это я сделал сам. Вино оказалось
сладким, густым, щедро сдобренным пряностями.
– Все, я пошел, – он вскочил. – Отдыхай.
Чувствовалось, что он исполняет приказ отца: показать гостю, что
Аргос действительно принял его под защиту закона гостеприимства,
столь любезного Зевсу. Сам правитель до меня не снизошел. Не
снизошел бы и наследник, да только выбора ему не оставили.