Без единого слова полоснула ножом она
ненавистного рыцаря по лицу, пнула меж ног и юркнула
к выходу. Отвязала лошадь сэра Томаса, вскочила в седло
и была такова.
И никогда больше его не видела.
До сегодняшнего дня.
— ...Можешь не сомневаться, причины
у него веские, раз он теперь из-за меня эту повязку
таскает, да и жив остался волей случая,
не иначе, — закончила Жанна. Вода уже остывала,
но выходить не хотелось.
— Трудно не согласиться, —
хмыкнул Эвен. — На его месте я думал бы
так же.
— На его месте
ты не унижал бы женщину, вся вина которой была
в том, что она служила не тому королю. Быть может,
и глаз бы сохранил.
Жанна умолчала, что ударила Норроуэя
не потому, что тот мешал ей бежать — он был
слишком занят Сущностью. Она ударила его, мстя за злословие
и обиды.
— Скажи мессиру Жану, что я скоро
приду, — бросила она Эвену.
Когда шотландец вернулся, колдунья уже
вытиралась махровым полотенцем. Гостье выделили лучшее, что было
в доме, и Жанна не жаловалась. На вошедшего
Эвена она бросила один быстрый взгляд, после чего стала
одеваться.
— Помоги мне, — сказала колдунья,
и рыцарь подчинился.
Медленно она натянула сорочку, платье
и подпоясалась. Поставила ногу на скамейку — Эвен
опустился на одно колено и коснулся шнуровки сапога.
Сапоги были чистые, подкованные сталью, запасённые Жанной как раз
для приезда, равно как и остальной наряд. Поверх всего
накидывался до смерти надоевший синий плащ с серебряными
лилиями, который всё равно здесь никого бы не впечатлил.
А может, только раззадорил бы.
Тонкие пальцы Эвена так и мелькали,
продевая шнурки сквозь отверстия. Иногда Жанне казалось, что
из него вышел бы отличный часовщик или художник,
но увы, судьба распорядилась иначе. Впрочем, она до сих
пор знала только, что родом он из Шотландии
и во Францию попал колдовством фей, да ещё
имя — имя клана Маклеллан. И до сих пор
не могла понять, служит ли
он ей из чувства долга или потому, что сам хочет
того.
— Возьми, — она подала рыцарю
серебряный гребешок в виде розы, и Эвен покорно заколол
ей волосы в широкий рыжий хвост.
Ножны с коротким клинком Жанна надела
сама.
***
Её шаги звенели по церковным плитам,
белым, выскобленным дочиста. Церковь была настоящим островком света
в тёмном море вокруг, затянутом чумными тучами —
её не касалась грязь, на неё не оседала пыль.
Церковь казалась живой — статуи оглядывали каждого входящего,
говорили друг с другом. Достоин ли этот войти
в храм? А этот? Не слишком ли много грехов
у него на душе?