Она стиснула его руку и увидела, как Эвен
улыбнулся самым краем губ. Даже такая улыбка была для него
редкостью, на миг Жанна замерла, но тут же
чудовищным усилием воли заставила себя улыбнуться в ответ.
— Уйти отсюда, — она глубоко
вдохнула, не обращая внимания на вновь ударивший
в нос запах чумы, к которому она почти привыкла.
— Слыхали, сестра? Я больше не буду докучать вам
своим присутствием и марать это место колдовством.
Иоанитка гордо подняла голову.
— Мы лечим всех, — не без
недовольства ответила она. — Даже таких, как вы.
— Идёмте же, — Жан махнул
рукой, едва не сбив свечу у стены. Пламя заметалось
и погасло.
Снаружи светило ласковое утреннее солнце,
ничем не напоминая темень той ниши внутри. Даже привычная уже
гарь казалась не такой противной, а люди — весёлыми
и радостными, словно мор ушёл навсегда. Умом Жанна понимала,
что это не так, что всё осталось прежним и это она сама
радуется выходу из застенков больницы, а чума по-прежнему
гуляет в Руайяне. Больница напомнила ей тюрьму
Шато-Гайар, где колдунья провела лишь сутки —
но и этого хватило, чтобы из замка она уезжала
с неприличной для королевского эмиссара торопливостью,
удивляясь, какой недоумок обозвал крепость «Весёлой».
— Признаться, меня удивил ваш визит,
мессир, — сказала она, когда мрачное здание больницы исчезло
за домами.
— Я бы пришёл гораздо раньше,
если б этот болван Томас дал мне знать сразу, куда он вас
отправил. Святой Рафаил! В эту темницу даже крестьянскую девку
класть зазорно, она скорее Богу душу там отдаст, чем выйдет живой
и здоровой. Что уж говорить о колдунье?
Жанна промолчала о том, что она,
в общем-то, и была крестьянской девкой до того, как
в её родную деревню приехали рыцари Рауля де Бриенна
в поисках Изгоняющей. Да и ныне не лишилась
прошлых замашек — например, умению плевать на учтивость
и вежливость. Она была королевским эмиссаром, человеком без
титула и земель, но на особом положении, отчего
благородные неизменно скрежетали зубами, как только девушка
попадалась им на глаза. И всячески пытались
напомнить Жанне, что вылезла наверх она из грязи,
а колдунья с усмешкой отвечала, что её долг —
служить королю и ничего больше, чем раздражала аристократов
ещё сильнее.
И, конечно, насчёт долга она лгала.
Её просто устраивала такая жизнь.