— Вы читаете мысли, мессир, —
сказала она с улыбкой.
— Я не чародей
и не ангел, чтобы мысли читать, — усмехнулся
Солнечный рыцарь. — Да тут и дураку ясно, чего
вы захотите, покинув чумную обитель. Но здесь заразе воли
нет.
— Колдунья?
— Да. Увы, она сейчас
в ратуше, — Жан развёл руками, — так что
вы успеете искупаться. Хотя, право, я бы не сумел
спокойно лежать в горячей воде, когда по Руайяну бродит
одержимый.
— Когда этот одержимый — ваш брат,
здесь нет ничего удивительного, — Жанна села в огромное
дубовое кресло у камина, расслабилась
и с наслаждением закрыла глаза. Кожей она ощутила, как
рядом замер Эвен и наощупь взяла его за руку.
— Но на вашем месте я бы ничего
не опасалась. Сколько бы людей ни убил мессир Луи,
чума всё равно заберёт больше. А если он прибьёт
кого-нибудь из людей Эдуарда, это даже хорошо.
— Но разве его не утыкают
стрелами лучники, если увидят?
— Кого? Эту хитрую бестию?
— колдунья приоткрыла один глаз. — Он убил
экзорциста и сбежал с верхнего этажа церковной башни!
Если какие-то йомены сумеют его поймать, я в тот же
день постригусь в монастырь.
— Я бы не стал
зарекаться, — заметил Жан.
— Дозвольте мне сказать, мессир, —
подал голос юноша. — Я могу взять Берта
и расспросить горожан. Быть может, кто-то видел его.
Жан покачал головой.
— Эти люди расскажут вам, как одержимый
угощал их вересковым пивом, лишь бы получить пару лишних
денье[2], — сказал он.
— О! Из-за этой проклятой лечебницы я вновь забыл
о манерах. Мадемуазель Мируа... мой оруженосец, Шарль
де Гидель.
Шарль изящно поклонился.
— Счастлив знакомству, хоть оно
и случилось не в самое лучшее время, —
заявил он. — Признаться, я никогда прежде
не встречался со столь высокородными людьми...
— Высокородными? — Жанна фыркнула,
не сдержавшись. — Что ж, может,
вы и правы. Но не стоит думать, будто
я принадлежу к числу дворян.
— А разве это не так?
— Конечно, нет.
Изумление на лице эсквайра было столь
глубоким, что Жанна засмеялась уже в голос. Она-то хорошо
знала, что только на первый взгляд похожа на дворянку.
Всевышний смешал в ней черты матери-простолюдинки
и отца-графа, получив в результате отнюдь
не крестьянское лицо, но искушённый человек быстро
вывел бы Жанну на чистую воду. Этот же паренёк был
прост и наивен, как только может быть наивен оруженосец
рыцаря, живущего на краю мира.