— Кто такая Маргарита? — вдруг спросила колдунья.
Мортимер вскинул брови.
— В этом городе немало женщин с таким именем,
а во Франции их и вовсе множество, —
сказал он. — О какой из них вы хотите
спросить?
— О той, которую знал Томас Норроуэй.
— Она была дочкой одного из местных рыцарей, убитого
при Обероше, — он пожал плечами. — Её взяла
в ученицы и дочери здешняя травница, весьма почтенная
дама. А сэра Томаса однажды ранили из арбалета,
и стрела застряла глубоко, так, что вытащить не смогли.
Тогда его потащили к той самой травнице. Маргарита вырезала
наконечник, обработала рану, да так —
уж не знаю, что она делала — что Томас влюбился
в неё по уши. Выкупил у приёмной матери и хотел
отвезти в Англию, но ревнивая ведьма отравила бедняжку.
Чёрный Бык из Норроуэя... он, конечно, расплатился с ней
за это, но Маргариту было уже не вернуть. Fortuna
caeca est[1], как это
ни печально.
— Что ж, — вздохнула Жанна. — Спасибо
и на том. Что до вашего предложения... Вижу,
у меня нет выбора, милорд?
— Разумеется, — подтвердил Мортимер.
***
Вечером к ней приехал Солнечный рыцарь.
Жан был угрюм и мрачен. Сопровождали его Берт
и почему-то Джек, один со всё той же глупой улыбкой
на лице, второй — переминающийся с ноги на ногу
и прячущий взгляд.
— Я прошу прощения, Изгоняющая, — глухо сказал
рыцарь, не поднимая головы. — Я не знал, что
мой брат попытается задержать вас, и что мои люди послушают
его.
— Не держу зла, мессир, — тихо ответила Жанна,
и на душе у неё стало вдруг странно холодно.
Изгоняющей её звали только гости из-за Грани, чужие люди
и враги.
— Несдержанное слово жжёт меня, и всё же
я не скажу, что смогу исполнить его, — продолжил
Солнечный рыцарь. — У меня нет
на то ни сил, ни желания. Если вы уедете
из города, то вас убьют — если не разбойники
на тракте, то король в столице. Я бесконечно
благодарен вам за спасение Луи — и всё же
не стану больше подвергать опасности.
— К чёрту, — буркнула колдунья.
— Я останусь в городе и помогу вам
с демоном. А теперь оставьте меня.
Жан поклонился и вышел — вышел вместе с Бертом.
Но Джек, воровато оглянувшись, остался,
и с первых же его слов Жанна поняла: надежда ещё
жива.
— Не скажу, что дела ваши плохи, миледи,
я и сам рад был бы знать, что вы на наших
островах поселитесь, не так уж там дурно живётся, —
сообщил он. — Но удерживать вас там против воли
я бы не стал — слишком это чревато, а потому,
если хотите, выведу вас из города.