Ей внезапно захотелось закрыть глаза еще раз. Уснуть. И увидеть
во сне отца посреди заставленной лаборатории. Обнять маму. Вдохнуть
аромат свежей лаванды в ее цветочной лавке. Вернуться в залитый
солнцем Идарис с его раскаленными мостовыми и громкими горожанами.
Вбежать в Академию под шум прохладного летнего ливня. Еще раз
накормить смешных и толстых голубей в порту. Еще хотя бы один
раз.
Чужая воля не давала сомкнуть веки.
Тьма пришла в подвал. Явилась на зов. Заволокла сначала углы.
Подобралась ближе. И заглянула в лицо Гвинейн, закрывая лунный свет
непроглядным мороком.
По вискам девушки потекли беззвучные слезы. Они смешивались с
чужой темной кровью.
Гвин больше не могла сказать, сколько времени прошло с ее
приезда в Аэвир. Ее снова приковали к стене, но теперь болевые
ощущения отступили на второй план. Голод и жажда стали нестерпимы.
Иссохшее горло словно набили горячим песком. Все запахи казались ей
живыми. Объемными. Она могла вычленить составляющую любого аромата.
Понимала, откуда пришел Руаль или кто был с ним рядом. Но страшнее
всего становилось, когда в камеру заходила Вельга.
Служанка пропиталась запахами кухни. Стоило ей показаться на
пороге, как ноздри Гвин раздувались, улавливая дух тушеного мяса и
запеченных овощей. Густая вязкая слюна заполняла рот. Видимо,
взгляд адептки как-то изменился, потому что теперь Вельга смотрела
на нее с ужасом и старалась закончить работу и уйти, как можно
скорее. Сломанные пальцы все еще не слушались пленницу, но это не
мешало служанке шарахаться каждый раз, когда Гвин шевелила ими.
Порою специально.
После ритуала тело Гвинейн начало меняться. Она наблюдала за
этой метаморфозой с отчаянием.
Постепенно обострились все органы чувств, не только обоняние.
Девушка могла слышать, как размеренно стучат сердца Ратенхайтов.
Как сладко бьется кровь в венах Вельги. Как за стеной шебуршит
крыса. Или как в вышине ветер задувает в маленькое окошко легким
сквозняком.
Потом изменилось зрительное восприятие. Видимо, что-то
приключилось с ее глазами. Потому как ее взгляд явно пугал
служанку. Кроме того, рассеянный дневной свет, что проникал в
помещение, раздражал адептку. Казался слишком ярким и назойливым.
Неестественным. То ли дело в ночное время. Мир вокруг становился
приветливо мягким. Но разумом Гвин понимала, что это обман.