Вот Александр Александрович — другое дело. Просто человек эпохи
возрождения. Ему за восемьдесят, а как далеко за восемьдесят, не
понять, но он в шахматы играет в силу гроссмейстера. Хотя нет и не
было такого гроссмейстера — Александра Александровича Рехина. И
даже мастера не было. А что для Александра Александровича шахматы?
Так, досуг военного пенсионера...
Но вдруг и ему, Леониду, не поздно заняться не колбасой, а —
Делом?
6
— Ты дождался... — сказала Лика. С интересом сказала. Как перед
поднятием занавеса на долгожданной премьере закрытого спектакля для
избранной публики.
— Затем и приходил.
Не то, чтобы замок скрежетал, нет. Просто когда подобные замки
отпираются, раздаётся тихий мелодичный звон: смотрите, кто пришёл.
Его, конечно, и отключить можно, этот звон, но Лика его не
отключала.
Мы продолжали сидеть, я даже сделал ещё один маленький глоточек
из чашки.
— Ты что, совсем ничего не чувствуешь?— спросила Лика.
— Чувствую. Зерна слегка пережарены. Чуть-чуть, самую
малость.
Она посмотрела на меня, пытаясь понять: шучу это я так, или
просто идиот.
— А вот и мы!
С этими словами на пороге гостиной показался Игорь. Вернее, я
подумал, что это Игорь. Кому же быть, как не Игорю, о котором
столько разговоров. Но местоимение «мы» вовсе не было фигурою речи:
сзади, у входной двери, оставались двое, о которых мне — или нам с
Ликой — знать пока было необязательно. Правда, я их услышал ещё
тогда, когда они подъёмником сначала добрались на этаж выше,
высадились и потом уже лестницей спустились вниз. Оптимизация
слуха.
Лика поднялась с кресла, подошла к нему, но не обняла, не
поцеловала, просто встала рядом.
Игорь посмотрел на меня, прищурился, улыбнулся кисло.
— Глазам не верю, Виктор, ты? Как же ты сюда пришёл?
— Сначала дошел до автобусной остановки, подождал семнадцать
минут, сел в автобус, доехал до станции метро, спустился, потом
ехал с тремя пересадками, вышел из метро, а тут и недалеко, —
обстоятельно рассказал свое утреннее путешествие я.
— Молодец. Подробно излагаешь. Но тебе ведь говорили: сюда — ни
ногой, — укоризненно сказал Игорь.
— Говорили? Не помню. Забыл, — я оценивал Игоря.
Около сорока лет, рост сто восемьдесят, вес восемьдесят пять.
Двигается средне: когда-то, вероятно, имел неплохую подготовку,
рукопашник, но сейчас для него важно иное, и по уровню готовности
он соответствует второму разряду. Впрочем, тренируется регулярно,
но больше для удержания веса в пределах моды. Быть толстым в мире
Виктора Брончина считается проявлением слабости воли.