— Ты что, девонька? Что ж ты раздетая из дому вышла? Губы вон
синие все, задубела, небось. Не май-лето на дворе, думать надо! —
Алексеевна, увидев Надю, забыла о пьянчужке и стояла перед ней, не
выпуская швабру из рук. — А ревешь что? Ай обидел кто?
— Как же я тебя люблю, Алексеевна, — всхлипывая, сказала Надя,
наклонилась, обняла уборщицу и зарыдала во весь голос.
Семён
Доктор спрашивал Сеньку о разных вещах, интересовался всякими
пустяками, между делом заставил раздеться, ощупал голову, выслушал
сердце и легкие, измерил давление антикварным ртутным тонометром,
постучал по коленям молоточком, заставлял следить за ручкой, а
Сенька терпеливо сносил эти обследования, полагая, что уж такой
умный человек (в отличие от ментов) разберется и отпустит его.
Наконец, доктор закончил расспросы, разрешил одеться и спокойно
сказал:
— Товарищи милиционеры, вы свободны. Виктория Тимофеевна,
оформляйте молодого человека во второе отделение.
— Диагноз какой писать, Виктор Павлович? — спросила медсестра,
открывая пухлый гроссбух.
— Напишите «Органическое расстройство личности с когнитивными
нарушениями». Для начала хватит, а там видно будет.
— То есть как это «оформляйте»? — встрепенулся Сенька. — Меня
нельзя, мне в Москву надо! — и, вскочив со стула, попытался обойти
негодяя, обманом втершегося ему в доверие.
Доктор тяжело вздохнул и сказал:
— Кубик тизерцина в мышцу, Виктория Тимофеевна. Товарищи
милиционеры, поможете? — спросил он усатого, не успевшего еще
открыть дверь.
Через несколько минут почти спящего Сеньку выгрузили из
милицейского «уазика» у крыльца отделения, двое больных под
руководством старенькой санитарки затащили его внутрь, раздели и
бросили на кровать. Вещи санитарка побросала в старую наволочку,
прицепила бирку и бросила в ванной комнате в угол.
Надежда
Одна из продавщиц начала качать права, мол, зачем Алексеевна
тащит чужачку в служебное помещение. Прикрикнув на продавщиц, та
отвела Надю в подсобку, вытерла ей лицо и напоила чаем с
печеньем.
— Успокоилась? — спросила уборщица, убирая в сторону чашку. —
Ну, рассказывай, откуда ты меня знаешь? Потому что я тебя, хоть
убей, не помню.
Надя даже не думала о неразглашении — расписки остались там, в
двадцать первом году, и рассказала всё. Поохав, Алексеевна
сказала:
— Ничего, бывает. Живи у меня пока. Ишь, даже метры мои знает!
Спать найдем где, с голоду не сдохнешь. А одежку какую-нибудь
сейчас подберем Ты здесь посиди, я закончу — и пойдем.