Вообще за ту неделю, что я прятался от всех в Кремле, мне
удалось выяснить потрясающую в своей охренительности новость — я
единственный Романов, самый что ни на есть настоящий, оставшийся в
живых. Других не было. Лизка — даже не в законном браке была
рождена, Петр уже после ее рождения на своей «прачке чухонской»
женился, разведясь предварительно с моей бабкой, а розовощекий
карапуз, портретиком которого мне нужно было положенное время
восхищаться — Карл Петер Ульрих, тот, который должен будет стать
следующим Петром, третьим, то есть, носил непроизносимую фамилию
Гольштейн Готторпский. Признаться, об этом факте я не знал, и
глубоко задумался на тему, а когда действительно прервался род
Романовых? А получается, что на мне он и прервется, если я не
придумаю, как обойти принцип Новикова, который действовал вопреки
всему, что я пытался организовать, делая пока только робкие
попытки, хоть что-то изменить.
Обо всем этом я думал, пока ехал в Царское село. Дорога была
долгой, потому что прямую дорогу, которую начал строить Петр
первый, по какой-то, видимо, очень важной причине делать
прекратили, и мне оставался только кружной путь мимо Великого
Новгорода. Что существенно увеличивало время в пути. Оно и так
занимало несколько дней, а так увеличивалось до недели — это в том
случае, если дороги были хорошими и ничего путешественников на этих
дорогах не тормозило. Вот! Вот чем я займусь первостепенно —
дорогами. Если выживу, естественно. Потому что поступление
информации вовремя и в кратчайшие сроки от точки А в точку Б — это,
порой играет первостепенную роль в любом начинании. Откинувшись на
спинку сиденья, я прикрыл глаза и, чтобы хоть чем-то заняться,
начал вспоминать все, что помнил о строительстве дорог. Предмет не
был для меня профилирующим, но какие-то знания все равно осели
глубоко на дно памяти. Еще бы каким-то способом почту
национализировать, а то мысль о том, что она полностью принадлежит
немцам была какой-то... неправильной что ли. Вот так и происходят
революции — с захвата почты, телеграфа и телефона — с такими
бессвязными мыслями, крутящимися в голове, я начинал дремать,
усыпляемый мерным покачиванием кареты.
Карета стояла на полозьях, этакие сани с крышей, богатым
убранством и печкой внутри. Серьезно, в карете стояла печка, чем-то
напоминающая буржуйку. За ней нужно было постоянно следить, чтобы
она не опрокинулась и не сожгла пассажиров к чертям собачьим. Для
этого в карете, кроме меня самого и Остермана постоянно находился
специальный мальчишка, следящий за печью, ну и выполняющий мелкие
поручения высокопоставленных особ не без этого.