Со мной ехали две роты гвардейцев Преображенского полка,
несколько слуг и Остерман, да еще духовник, приставленный Феофаном
к моей персоне. Ну, не могу же я без духовника молиться на самом-то
деле. Вообще-то еще как могу, и первая моя победа заключалась
именно в том, что я отстоял свою независимость в уединение. То, что
на улице стояла зима, помогло мне в этом, прямо скажем, нелегком
деле. Наличие специального мальчишки в карете, исключало
возможность ехать в ней еще и духовника. Ну не влезал он, что
теперь поделать? Не Остермана же на улицу выбрасывать. Вот это
точно будет не слишком здравой идеей. Андрей Иванович при желании
мог испортить жизнь не только Меньшикову, но и мне самому, а я пока
не обладал вообще почти никакой властью, чтобы противостоять хоть
кому-нибудь из Верховного тайного совета. Пока только можно было
лавировать. Потому что тут и Лизка хвостом метет, и Петер Ульрих
где-то подрастает, претендентов хватает, чтобы ранний
апоплексический удар государю табакеркой организовать. К тому же
преображенцы практически полностью подчинены Долгоруким. И как мне
их безболезненно отделить друг от друга я пока даже не представляю.
Поэтому я банально сбежал, чтобы не наворотить дел и не сократить и
так слишком малый отмеренный мне срок, потому что вот так менять
историю как-то не слишком хочется.
Чем же я собирался заниматься в Царском селе на самом деле? Не
оплакивать Наталью, это точно. Возможно, для Петра II она значила
много, не даром же никто особо не удивился этому отъезду, но я эту
девочку не знал, и, хотя и сожалел о ее такой ранней смерти, но
предаваться унынию не собирался. Мне бы за ней вскорости не
отправиться, вот о чем я думал в первую очередь. Так что цели моего
отъезда были не настолько благими, но какие-то цели, кроме
банального бегства, я все же преследовал. Во-первых, мне необходимо
было дистанцироваться от Ивана Долгорукова, пока под таким вот
надуманным предлогом, а дальше будем посмотреть. А во-вторых, мне
нужно было научиться разговаривать. Да-да, русский язык, вроде бы
мой родной, но не слишком-то мне давался. Он был тяжеловесным,
изобилующим различными выражениями, которые я лично считал лишними,
и которые вполне можно было опустить, но вот только опускать их
категорически не рекомендовалось. И хорошо еще, что приходилось
учиться говорить именно по-русски. Ведь спустя совсем немногим
полвека аристократы вообще перестанут изъясняться на родном языке,
ну это понятно, больше бы правителей было на российском престоле с
непроизносимыми немецкими фамилиями, глядишь, вообще бы Россией
называться перестали бы. Так что, Петр Романов, лучше помолчи и
поблагодари объект, за то, что не закинул тебя куда-нибудь, где
твои знания технических иностранных ну очень сильно бы пригодились.
Остермана же я взял с собой именно за то, что Андрей Иванович, в
связи со своим происхождением, отвратительно изъяснялся на великом
и могучем, и вряд ли мог ткнуть пальцем в меня и завопить: «А
царь-то у нас не настоящий!».