— Куда прешь, хочешь обгореть? — в карете можно было не орать,
все и так было слышно, но мальчишка вздрогнул и уставился на меня
выпуклыми голубыми глазами. Похоже, не часто высокородные господа
обращали на него внимание, считая чем-то вроде мебели, а уж сам
государь император и вовсе впервые обратил на него внимание. Только
вот, вместо того, чтобы обрадоваться высочайшему вниманию,
мальчишка почему-то испугался.
— Так ведь я не хваталками же поспособствую, государь, —
пролепетал он и показал большую увесистую кочергу, которую все это
время держал за спиной. Этой цельнометаллической огромной
хреновиной вполне можно было кого-нибудь убить, ну, или поддержать
небольшую печку, чтобы она не завалилась на пол, выплеснув при этом
из себя полыхающие жаром угли, и не сожгла карету изнутри.
— Ты куда смотреть, холоп? — тут же отреагировал Остерман,
заметив, что он, приоткрыв рот, во все глаз смотрит на меня, и даже
замахнулся тростью на непочтительного мальчишку, осмелившегося рот
при мне открыть. Мальчишка привычным жестом втянул голову в плечи и
почему-то мне это сильно не понравилось.
— Ну что ты, Андрей Иванович, — я перехватил его руку с тростью
и кротко улыбнулся. Остерман встрепенулся, и подобострастно
попытался раскланяться со мной в пределах довольно вместительной,
но все же кареты. Я только покачал головой. — Не гоже срывать гнев
на тварях, не могущих ответить, — я снова кротко улыбнулся, про
себя думая о том, что вооруженный здоровенной кочергой парнишка еще
как мог бы ответить, если бы не привитая с детства покорность перед
вышестоящими. — Сестрица моя Наталия не одобрила бы, — я отпустил
его руку и снова повернулся к съежившемуся мальчишке. Пускай
Остерман думает, что у меня слегка крыша съехала на почве горя, так
даже лучше, пока во всяком случае. — Как тебя звать, отрок? — я
прочувствовал, как это звучит в устах четырнадцатилетнего пацана и
едва не заржал, но сдержался.
— Меня-то? — удивление мальчишки было настолько велико, что мне
даже стало неловко.
— Тебя-то, как меня звать величать, я разумею. Так же как, и
Андрея Ивановича.
— Митька, — ответил пацан, продолжая пожирать меня взглядом.
Карету качнуло, и он на секунду отвлекся, чтобы своей огромной
кочергой придержать печь. Я прищурился. А пацан-то сильный, я и
поднять эту бандуру вряд ли смогу, а он вон как ловко ей орудует.
Хотя я силушкой не обделен, проверил уже, когда едва шкаф с книгами
не опрокинул. Удержал, убедившись заодно, что силен, совсем не на
тринадцать лет.