— Валера Учнин! Ты признаешь, что примирился с Олегом
Вениаминовичем Замоскворецким?
— Знать не знаю никакого Вениаминовича. И уж точно не
примирился. Я-то умер, а он жив, какое уж примирение.
— Я протестую! — вскочил Замоскворецкий. — Примирение было
достигнуто с родителями этого мальчика.
— Этого недостаточно. Необходимо примирение с самим
погибшим.
— Но это невозможно именно потому, что он погиб!
— Раз так, объявляю свое решение: Олег Вениаминович
Замоскворецкий отныне и до конца жизни один раз в неделю будет
умирать. На два часа. Ночью. В сновидениях.
— Хе! То есть буду видеть сны, будто я умираю, да?
— Не только умираете, но и всё остальное, входящее в процесс
по ту сторону жизни, тоже явится вам во всей достоверности
сна.
— Наяву-то, поди, ничего сделать не можете, вот и снитесь, —
но бодрости в голосе не было.
— Валера Учин! Ты согласен с моим решением?
— Совершенно согласен, господин судья. Уж он-то теперь
узнает, какие сны в том смертном сне приснятся!
— Всё. Апелляцию любая из сторон вправе подать через пять
лет.
И всё подернулось дымкой. С горьковатой ноткой
полыни.

7
Проснулся я в два часа пополуночи. Так мне говорил и организм, и
часы, старые, «командирские», выпущенные ещё при советской власти
по заказу МО СССР. Подарок командира. Неформальный. Со своей руки
снял, вытер о рукав гимнастерки и вручил — носи.
Вот и ношу. Командиру они всё равно ни к чему. Когда он погиб
(двадцать пятого декабря двадцать первого года, официально это
назвали автокатастрофой, раз взорвался автомобиль), часы как шли,
так и продолжали тикать. Не остановились, как следует из
мистических рассказов. Я почувствовал, они нет.
Свечи сгорели едва на четверть. Я их затушил специальными
колпачками («бережливость — мать достатка»), после чего раскрыл все
окна. Показалось свежо, и я побрел в спальню, где и уснул уже
по-хозяйски, в пижаме и под легчайшим одеялом.
Спал я долго. До десяти утра. Пока умылся, оделся, прогулялся,
опять умылся и прогулялся, уже и полдень. Легкий завтрак был
позади, а настоящий обед — с грибами и тушеным цыпленком — далеко
впереди.
И тут раздался автомобильный гудок. Никак, опять налоговики? Или
водопроводчики?
Я глянул в окно. Обыкновенный российский автомобиль, «девятка».
Ах, да. Неужели Влада уже привезли?
— Полагаю, это ваш гость, — невозмутимо сказал оказавшийся вдруг
поблизости Войкович.