— Приходится полагать, хотя я ждал его не раньше вечера, —
ответил я.
Вдвоем мы спустились в гараж, сели в мою «шестерку» и поспешили
к воротам. И не зря. Потому что у ворот стоял Влад, баул и всё.
Машина, что привезла его сюда, уже подъезжала к лесу (ну, или роще,
как посмотреть). Вместе с шурином, я так думаю. Привезли, выгрузили
и ходу. А мог бы и отдохнуть, и познакомиться, и пообедать. Видно,
с Владом у шурина не очень. Или наоборот.
Ничего. Шурины приходят и уходят.
Войкович тем временем распахнул ворота, вернулся, сел за руль
(я, как барин, ехал сзади) и подъехал к Владу.
Я вышел. Влад стал оглядывать меня. Я — его. Потом обнялись.
— Да, раздобрел ты на ресторанных харчах, — сказал Влад.
— Это видимость плюс свежий воздух, — ответил я, не касаясь
внешнего вида самого Влада. А что касаться, плох Влад. Ростом мы
равны — были, а сейчас он на полголовы ниже меня. То ли мышцы
сдулись, то ли диски межпозвоночные просели, то ли сутулится
вдобавок. И весит пуда четыре, не больше.
Пока Войкович пристраивал баул гостя в багажник, я распахнул
дверь «шестерки»: — Садись, дорогой, гостем будешь.
Влад сел, но как-то неловко, словно в горбатый запорожец.
— Поехали, — сказал я гагаринское, и Войкович мягко тронул с
места.
— А бурьян? — спросил Влад.
— Оптико-осязательный обман чувств. Для введения в заблуждение
врагов и просто праздношатающихся.
Далее мы ехали молча, но сколько было ехать, даже на второй
скорости? Пару минут.
Войкович остановил автомобиль, выскочил, открыл мою дверь, а уж
я — дверь со стороны Влада. Протокол графа Карагаева.
— Это — твоё? — спросил Влад, глядя на мезонин.
— Моё.
— Больших денег стоит.
— Не знаю, не покупал. Да и продавать не собираюсь.
Наследство.
— Понятно, — он потянулся за баулом, но Войновский уже унес его
в дом.
— Поживешь барином девятнадцатого века. Ну, там Онегины,
Печорины, Рудины и прочие Обломовы.
— В смысле?
— Телевизора нет, компьютера нет, электричества, в общем, тоже
нет.
— А что есть?
— Природа, естественная еда, вино. Книги. Рояль. Телескоп.
Бильярд. Свобода делать то, что хочется, и не делать ничего, если
не хочется. Можно свистеть в свисток, трубить в рог, следить за
звездами, писать длинные проникновенные письма, а надоест —
придумаем что-либо ещё. Ну, а потом нас ждут великие дела.
— Ты великие дела не откладывай, а то у меня насчет «потом»
большие сомнения.