Следующей ночью она сама легла рядом
с ним. Точно невесомый мотылек чмокнула в щеку и, доверчиво обняв
за шею, заснула. Он чувствовал нежные прикосновения ее дыхания,
мерный перестук сердца и теплоту тела. Лучик света среди
бесконечности хетча. Он смел надеяться – необъяснимо,
иррационально, вопреки… В попытках улыбнуться Михаил и уснул.
Потянулись однообразные дни. Извечная
тьма и плеск воды. Шепот и стоны, стоны и шепот… Отвратительная
кормежка и заблеванные доски трюма. Пир безысходности и смерти.
Труг сбросил десяток килограммов и был донельзя мрачен, а Шарет
сломал челюсть обезумевшему пленнику, неустанно зовущему мать…
Время замерло.
Удар!
Михаил вынырнул из омута полузабытья
и прислушался. Вдоль левого борта волной прокатился глухой шорох.
Слух резанул громкий скрежет, плеск…
-Отдали якорь, - раздался в темноте
шепот.
-Все. - Шарет подобрался. –
Прибыли.
Пленники притихли, напряженно
прислушиваясь к шуму на верхней палубе. Сквозь стук сапог, редкие
оклики команд пробился скрип подъемников. Нечто тяжелое дробным
грохотом прокатилось по палубе. И еще раз…
-Почему медлят? – прошептала Саада, -
Почему...
У люка, ведущего в трюм, послышалась
возня. Михаил с облегчением выдохнул - скоро все решится.
Неизвестность давила многотонной плитой, перебирая нервы когтистой
лапой. Щерилась в коварной усмешке.
В трюм хлынул поток света.
-Подходить по одному! - раздалась
команда.
В зеве люка показалась веревка с
петлей на конце и заарканив первого заключенного, выдернула наверх.
Вскрикнув, человек исчез за пеленой света… Зрелище вызывало не
самые приятные образы. Точно людей в награду за страдания
отправляли туда, где их грехи и радости подсчитаны, оценены и
внесены в приговор.
Почувствовав, как петля плотно
стянула грудь, Михаил вцепился в веревку и вознесся, кляня себя за
образность мышления. Хватит! Свет ослеплял, кружил в радужном
хороводе… Первыми, сквозь блики непрошенных слез, Михаил разглядел
лучников. Смерть, воплощенная в гудении тетивы и росчерке стрел…
Стараясь не делать резких движений, он избавился от петли и
присоединился к выстроенным вдоль борта заключенным. Глубоко
вздохнул и покачнулся в резком приступе головокружения. Пьянящий
морской бриз солеными брызгами овеял лицо. Солнце жарким языком
осушило щеки, но ветер вновь и вновь осыпал их капельками свежести.
Извечная борьба – приятная до дрожи.