Смех резко смолк.
– Вот как, – сказал я, чувствуя некоторое хмельное озорство, –
что ж, продолжайте, прошу вас.
– А вы, должно быть, стюард Мартынов, – обратился он ко мне, –
ну, конечно, это вы!
– Конечно, – сказал я, вставая, – именно я, а кто же ещё.
– Скажите, что вы чувствовали, глядя как ваш кузен Валерий
лишает наше отечество великого поэта, варварски убивая его? –
спросил Бенедикт Алексеев. Антон, услышав вопрос, презрительно
хмыкнул.
Я медленно подошёл к этому странному человеку и произнёс:
– На ваш вопрос я отвечать не буду, а вот вам на мой, пожалуй,
ответить придётся. Кого вы назначите вашим секундантом?
Я дал ему звонкую пощёчину.
– Как вы смеете?! – визгливо возмутился Бенедикт. – Я журналист,
я представитель общественности, меня нельзя на дуэль!
Несколько секунд прошли в полном молчании. Я смотрел Алексееву
прямо в трусливо бегающие глаза.
– Матвей Михайлович, – наконец тихо обратился ко мне лейтенант
Козлов, – я посмотрел в Паутине, вам с ним на дуэль никак
нельзя.
– Это почему ещё, Александр Петрович? – спросил я, пристально
смотря на замершего Алексеева.
– Он мещанского звания, а дуэль, сами знаете, возможна только
между равными, – ответил лейтенант.
– Вот именно! – дерзко заявил Бенедикт Алексеев, – будьте
уверены, стюард Мартынов, что я поставлю общественность в
известность о вашем неуважении к журналистике!
– Вот как? – поднял бровь я. – Вы это точно уже решили?
– Именно так! – дерзко сказал, почти выкрикнул, Бенедикт.
– Что ж, тогда запишите ещё и это, – сказал я и плюнул ему в
лицо.
– Как вы смеете! – снова завопил Бенедикт Алексеев. –
Представителя прессы бьют! Полиция!
– Действительно, пойдёмте поищем полицию! – согласился я и,
схватив его за волосы, потащил на улицу. Мои товарищи, включая и
девушек, высыпали за мной в жаркий Константинопольский вечер.
На улице, всё так же держа Алексеева за волосы, я быстро выломал
длинный тонкий прут из ближайшего кустарника и повёл журналиста по
тротуару, приговаривая:
– Вот тебе, скотина, мнение Мартынова! – прут со свистом рассёк
воздух и попал Алексееву куда-то по спине. – Вот тебе гениальный
поэт! Вот тебе уважение ко мнению общественности!
На каждую фразу приходился удар прута. Мои спутники, смеясь,
двигались следом за мной и несчастным, не знающим куда деться от
боли и унижения, Бенедиктом Алексеевым. Проезжающие мимо автомобили
замедлялись, из окон высовывались любопытные лица и «ладошки»,
чтобы заснять происходящее.