Девушка кивнула, преодолевая боль. Да, она знала. Очень хорошо
знала. Стоит ей поступить неправильно – и… нет, она не умрёт.
Хуже. Умрут те, кто окажется между ней и «Театром». Такое уже
бывало единожды, и повторять этот опыт ей хотелось меньше
всего.
Дирижабль причалил к среднему уровню Эльфийской Башни.
Дождавшись трёх ударов колокола, Фрейя и Бальдр взяли багаж, и
вышли в коридор, застланный каучуковыми дорожками. (Как и все
палубы на дирижабле: череда трагедий на заре аэростатического
воздухоплавания приучила к осторожности – никакого курения на
борту, ничего, что могло бы вызвать случайную искру). У входа
стюарды раздавали обувь, сданную пассажирами на время полёта.
Паровой лифт доставил полуэльфов на твердь земную. Выйдя из
башни и пробравшись сквозь толпу (какой-то ушлый черномазый
карманник попытался запустить руку в их добро – и с воем отпрянул,
когда Бальдр, не глядя, поймал его за кисть и сжал до хруста
сломанных пальцев), они оказались на площади, где под сенью
платанов сгрудились разномастные экипажи и локомобили.
– Месье Эрстед, мадам Эрстед! Рад видеть, безмерно рад! –
услужливый, седой человечек распахнул перед напарниками дверцу
локомобиля, украшенную гербом в виде раскрытой и объятой пламенем
книги в лавровом венке. Как только Фрейя и Бальдр уселись в салон,
хлопнули двери – и машина тронулась с места, вырулив на
проспект.
– Мы так счастливы приветствовать наших щедрых благодетелей! –
тараторил встречающий, пока водитель крутил рулевое колесо.
Локомобиль катил по проспекту, обсаженному деревьями, уже
одевающимися первой листвой; в моторном отсеке тихо жужжал и
посвистывал двигатель. Фрейя любовалась в окошко проплывающими мимо
зданиями, каменной резьбой фасадов, бликующими на солнце окнами и
витринами. Сколько она уже не была в Лютеции?.. – В наши
прискорбные времена, когда чернь опасается науки, видя в чудесах
электричества и пара какое-то сказочное колдовство, а сильные мира
сего воспринимают знание лишь как средство добычи денег и
уничтожения ближнего своего в войне – как отрадно, что ещё есть
щедрые и добрые сердца, жертвующие последним очагам знания!
– Да, да, месье Берстайн, очень печально, – величественно кивал
Бальдр. Он сполна вжился в роль скучающего богача, едущего на
собрание меценатов Лютецианского университета. – Мы с моей
дражайшей Жаклин только что вернулись из Мейнингена, бывали и в
Йормланде: увы, страна, подарившая цивилизации величайших философов
и поэтов – Йохана Гётца, фон Копфа, Ферблибена, Карла Маркса! –
ныне превращается в военный лагерь, где грубейшие генералы
принуждают люд ходить строем, а гномьи воротилы уже подсчитывают
прибыль от грядущих кровавых боен! Право слово, я планирую
вложиться в крупную научную экспедицию за океаном: быть может, мы
тоже поедем – хоть на год убраться подальше от этой обезумевшей
земли…