– Ай, пан Бомба, запомни золотое правило: шоб в жизни тебе был
сплошной цимес и цукер-зис – постарайся таки прожить её так, шоб
сам никому не задолжать, но притом оставить в долгах других. Если
должников выбирать с умом, как друзей и врагов, то даже и летучий
катер с пулемётами себе раздобудешь!..
– К слову сказать, – вклинился Пианист. – Ты достал билеты на
поезд? Нам надо будет убраться подальше с рассветом…
– А как же! – Зяма вытащил из-за пазухи хитро изогнутый железный
штырь.
– Что это?
– Самый лучший билет: запорный ключ от товарного вагона!
Спальные места не очень, и чай не приносят, зато таки бесплатно…
Ладно, народ. У нас есть ещё полдня до большого дела – и полночи на
то, чтобы оказаться подальше от Лютеции с деньгами под мышкой! Ну,
а потом – три недели с хвостиком до того, как тронется этот наш
агицин паровоз, я про «Экспресс», конечно же…
– Мильпанове, – решился спросить Зузан. – Вы так говорите, будто
дата уже известна. А мы точно уверены, что поезд отбывает через три
недели? Мы ж так и не узнали, когда была сделана та запись, только
предполагаем…
– Вэй, пан Бомба, поверь – мы уже знаем вполне себе точно! –
поднял палец Зяма. – Идите-ка сюда.
Он провёл остальных в кабинет, раньше принадлежавший
управляющему: с панорамным окном во всю стену, откуда открывался
вид на цех внизу, теперь пустой, мёртвый и загаженный. Здесь на
старом столе установили фонограф, принесённый Рене – кабинет был
хорошо изолирован от звука, эхо не разносилось по всему заводу.
Китобой, когда на него накатывало, приходил сюда «послушать
китов».
Зузан один лишь раз имел неосторожность оказаться у плотно
закрытой двери, различив доносящиеся сквозь неё отзвуки – и после
этого поглядывал на Рене с невольной опаской. Утробные, протяжные
стоны из рупора фонографа сами по себе были жуткими, как дыхание
ветра в подземных пещерах: но то, что он услышал потом…
– Обратите внимание, – Зяма дождался, пока фонограф в очередной
раз прокрутит валик с записью неведомо чьих предсмертных
откровений, и закрыл крышку часов. – На пятьдесят третьей и
шестьдесят пятой секундах – что слышно?
– Да мы разве считали?
– Ну, на фоне. В промежутках между тем, как этот несчастный
шлимазл стонет и хрипит.
– Может, дефект записи, – предположил Тайво, самый остроухий из
всех. – А может, выстрелы где-то вдали.